кроссворды. Домохозяйка кандидат наук Портоцкая читала «Юманите диманш» в подлиннике и решала французские кроссворды, а я не мог. А теперь и я уже читаю, а скоро буду и решать.
— Потратить пять лет на изучение французского языка только затем, чтобы читать кроссворды из «Юманите диманш»?
— А теперь я потрачу еще пять на английский и буду читать кроссворды из «Дейли уоркер».
— Я, кажется, начинаю сходить с ума.
— Попробуйте займитесь кроссвордами сами. Это очень интересно. Не заметите, как втянетесь. Увлечетесь. Не будете тратить время на чтение Толстого и Бальзака, которые все выдумывают в своих романах, не пишут правды… Перестанете ходить в театр, на партсобрания.
— Избави меня бог.
— Кроссворды есть и поучительные, и веселые. Как по-вашему, что такое дуэль? Стрельба по хорошему знакомому на близком расстоянии. Разве не остроумно? А что значит это?
Стоит древесна,
К углу приткнута.
Поет чудесно,
Быв пальцем ткнута.
Ответ из восьми букв. Начинается на «к», кончается на «н». Клавесин. Разве не интересно?
— Интересно.
— А я бы не знал, если бы не занимался кроссвордами.
— Знали бы, и не приблизительно, а в более точном изложении.
— Каким образом?
— Читая книги. Шутка о дуэли принадлежит Аверченко, а стихи — Тредиаковскому. А вы ни того, ни другого не знаете.
— Читать не читал, а знать знаю. Тредиаковский — современник Ломоносова. Фамилия из тринадцати букв. Первая «Т», последняя «й».
Кроссворд в таких количествах был утомителен, и я тяжело вздохнул. Кучкин воспринял мой вздох как сигнал к окончанию беседы и стал прощаться. В дверях он обернулся:
— Писать фельетон будете?
— Не знаю.
— Значит, будете, — сказал он и вышел.
Я подошел к окну, чтобы отвлечься, отдохнуть от первой трубы оркестра, и вдруг чувствую — за моей спиной кто-то стоит, дышит. Оборачиваюсь, и, кажется, не только в пространстве, но и во времени я вижу в комнате маленькую, складненькую. Только не такой, какой она стала сейчас, а такой, какой она была тридцать восемь лет назад. Впрочем, не совсем так. Тридцать восемь лет назад комсомолки не носили бус, клипсов, колец, туфель-гвоздиков. Тридцать восемь лет назад прически у восемнадцатилетних девушек были не столь высокими, а декольте не столь низким. Да и глаза моя посетительница взяла не у мамы, а, по-видимому, у того, «с содового завода». Две черные миндалины, и обе поставлены чуть наискось к переносице, как у дочки хана Кончака из «Князя Игоря».
— Добрый день, Катенька. Входите, садитесь.
— Ах, это мама уже позвонила, предупредила, что я приду.
— Чтобы догадаться, кто вы, маме не нужно было звонить, достаточно было и того, что она родила вас.
— Что сказал Эдик?
— А вы его давно знаете?
— Нас познакомила подруга в день Веры, Надежды, Любви.
— Знали человека всего ничего и согласились стать его женой?
— Эх!..
— Не понимаю.
— До прошлого года у меня была любящая, нормальная мама. И вдруг эта мама в течение одного дня преображается.
— А что это был за день?
— Тот, в который я переехала в кооперативный дом и стала жить самостоятельно. Мама отпустила дочку от себя и испугалась. Она забыла, что дочке семнадцать лет, и что у дочки паспорт, и начала проявлять ненужное беспокойство. То прибежит к дочке чуть свет, то явится в два ночи, и все будто случайно, а на самом деле мама проверяла: одна дочка в однокомнатной квартире или не одна? А дочке трудно было быть одной. Дочка переехала в кооперативный дом в последнюю четверть перед выпуском. Квартира отдельная. Никто не мешает десятому классу готовиться здесь к сдаче государственных экзаменов. Мальчики и девочки днюют у меня и ночуют. А мама стучит ложкой по столу, говорит:
«Девочки пусть, а мальчики ни в коем случае».
Мама сама была когда-то комсомолкой, но с тех пор, как ее дочь стала жить одна, эта комсомолка забыла, чему ее учили в комсомоле, и сделалась яростной противницей дружбы школьников различного пола и их совместной подготовки к сдаче экзаменов на аттестат зрелости.
Но вот аттестат зрелости получен. Я поступаю в медицинский институт, и ко мне вместо школьников начинают бегать по вечерам студенты-медики. Одни посидеть поболтать, другие списать лекцию. А мама как увидит у дочки в гостях студентов мужского пола, так сразу зеленеет.
— При таком характере маме не нужно было строить дочке отдельную квартиру.
— Мама думала, что я буду жить в этой квартире с мужем, а дело с замужеством задержалось, мне целый год пришлось жить одной. И за этот год мама потеряла в весе шесть кило.
Месяц назад мама встретила у меня Эдика. Он забежал на чашку чая. Приглашаю к столу и ее. Отказывается. Сидит, ждет, когда он начнет прощаться. Дождалась и кинулась ко мне с допросом:
«Кто?»
«Мальчик».
«Этот мальчик на десять лет старше тебя»,
«Ну, не мальчик, знакомый».
«Как он очутился здесь?»
«Провожал с последнего сеанса и зашел».
«С какого?»
«С последнего»
Мама как услышала про «последний сеанс», так в истерику:
«Не смей! Гони! Не пускай!»
Чтобы успокоить, не волновать маму, я говорю;
«Хорошо, не пущу».
Мама на следующий день приходит с проверкой. И надо же. Входит она в дверь как раз в тот момент, когда Эдик, прощаясь, потянулся ко мне с поцелуем. Мама тут же отправилась к себе за раскладушкой и уже до самой свадьбы не оставляла нас вдвоем с Эдиком. Мы сидим за столом, пьем чай, и она с нами. Я выхожу в переднюю проводить его, и она тут же. Два дня он терпит, хмурится, а на третий отводит меня в сторонку и шепчет:
«Давай поженимся».
А я стою, смеюсь.
— Почему?
— Эдик был у меня первым настоящим кавалером. До этого за мной бегали только мальчики- однолетки. А это был мужчина. Музыкант. Мне льстило, что такой человек ухаживает за мной, гуляет по городу, объясняется в любви. Но как только этот мужчина заводил разговор о замужестве, меня тут же разбирал смех. Видно, не доросла еще до замужества.
— И все же вышла?
— Торопили меня.
— Кто?
— Он. Подруга, которая нас познакомила. Мама.
— Он что, понравился маме?
