совершили чудо воскрешения из мертвых. И вот теперь медицинское чудо по милости одного жестокосердного чудища должно было пойти насмарку. В бочку меда попала капля дегтя.
Я иду к директрисе, спрашиваю, почему она заставляет Марию Ивановну жить на улице. И директриса отвечает:
— Согласно имеющемуся циркуляру, жить в гостинице больше тридцати дней нельзя.
Правильно, нельзя. Но кому? Толкачам, любителям командировочных. Тем, кто тратит на гостиницы государственные деньги. А Мария Ивановна — мать. И эту мать держит в гостинице не корысть к государственным деньгам, а чрезвычайное обстоятельство.
Евгения Ивановна, говорят, неплохой администратор. В ее гостинице тепло, светло, чисто. Но у хорошего администратора вздорный, деспотичный характер. Будь Мария Ивановна побойчее, она могла бы пожаловаться на директрису. Достать койку в другой гостинице. А мать Анечки — пожилая полуграмотная женщина. Эта женщина впервые выехала из родного города. Да еще при таких чрезвычайных обстоятельствах. Растерялась. Марию Ивановну, конечно, не бросили в беде. Помогли. Но сделала это, увы, не директриса, а рядовые работники гостиницы.
Видит горничная Афонина, как мать Анечки выходит заплаканная из кабинета директрисы, бросается вслед за ней на ночную улицу и приводит ее черным ходом назад.
Два дня живет Мария Ивановна в общежитии под чужой фамилией и все боится: не дай бог, дознается до ее тайны директриса, тогда Афониной не миновать увольнения. И чтобы успокоить Марию Ивановну, другая горничная, Люба Вязанкина, приглашает Анечкину маму к себе домой. И хотя дом этот тесен, одна комната на пятерых, но муж Любы и ее дети принимают Марию Ивановну как близкого, родного человека. И этот человек живет шестым членом дружной семьи Вязанкиных вплоть до полного выздоровления Анечки.
А когда Анечку выписали из больницы, Вязанкины напекли пирогов и устроили в честь своих гостей настоящий праздник. Не было в этот день матери счастливее Марии Ивановны. Еще бы, сидела эта мать рядом с дочкой. Здоровой, розовощекой. В кругу настоящих друзей.
О счастье и злоключениях Марии Ивановны можно было бы написать еще месяц назад. Но наш фельетон мог бы в те дни разволновать больную девочку, помешать ее выздоровлению. Сейчас Анечкино здоровье уже вне опасности. Я советуюсь с работниками Института сердечно-сосудистой хирургии и с работниками гостиницы, и все они благословляют меня на фельетон. Лишь одна Люба Вязанкина отводит автора в сторону и шепчет ему на ухо:
— Только не сообщайте, пожалуйста, мою фамилию. Директриса узнает, уволит!
Плох директор, если подчиненным приходится скрывать от него добрые поступки. Но вы, Люба, не бойтесь. Если директриса захочет уволить вас, вступятся и товарищи по работе и редакция. А вот если уволят вашего директора, то вступиться за нее желающих уже не будет.
В ГОСТЯХ У СЕБЯ ДОМА
Возмущение Хамида Паранджаева было совершенно законным. В третий раз за последние полтора года секретарь райкома комсомола отправлял статотчет в Ташкентский обком комсомола, и в третий раз он должен был писать одно и то же:
«Количество девушек в организациях сократилось».
Чаша терпения Хамида Паранджаева наконец переполнилась, и, вместо того чтобы подписать очередной отчет, он созвал экстренное заседание бюро райкома. Нужно отдать должное комсомольскому секретарю: Хамид Паранджаев не стал произносить длинных назидательных речей по поводу всем известных истин. Секретарь райкома был человек дела. Он вооружился карандашом и стал определять, кто из комсомольских активистов виноват в создавшемся чрезвычайном положении.
Первому пришлось отдавать отчет секретарю комсомольской организации самого большого в районе колхоза.
— Сагимбек, — задал вопрос секретарь райкома, — доложите бюро, сколько девушек вы приняли в комсомол?
Сагимбек встал и, краснея, развел руками:
— В этом году ни одной.
— А в прошлом?
Сагимбек покраснел второй раз.
— И в прошлом году ни одной.
— А сколько комсомолок выбыло у вас из организации?
— Пять.
— Почему?
— Вышли замуж.
— А вы бы взяли и объяснили молодоженам, что в комсомоле могут состоять не только холостые, но и семейные.
— Жен агитировать не нужно, — сказал Сагимбек. — Жена по доброй воле никогда не уйдет из комсомола. Беда в мужьях. Есть еще у нас мужчины с отсталыми взглядами.
— А вы разоблачите хоть одного такого.
— Как же его разоблачишь? На людях он передовой человек бывает, даже комсомольский активист.
— Действуйте невзирая на лица, — строго сказал секретарь райкома. — Пойдите да посмотрите, кто он, этот активист, — друг-товарищ своей молодой супруге или хан-повелитель? А вы, наверно, и дома-то ни у кого не были.
И в третий раз покраснел за этот день колхозный секретарь.
— Это верно, — сказал он в сильном смущении, — не был.
— Тогда мы всем составом бюро пойдем по домам. Сейчас же! — заявил секретарь райкома. — Я покажу на конкретном примере, как должен вступаться комсомольский работник за права женщин. Мы никому не должны делать снисхождения. Увидел феодала — разоблачай его, выставляй на суд молодежи.
Чтобы не откладывать дела в долгий ящик, Хамид Паранджаев велел принести на заседание бюро учетные карточки комсомолок, механически выбывших из организации. И когда на столе появились карточки, он сказал учетному работнику:
— А ну, читайте. Имя, фамилия!
— С кого начинать? — спросил учетный работник.
— С карточки, которая лежит первой сверху, — ответил секретарь. — Мы к любой комсомолке отправимся на дом и возьмем ее под свою защиту.
Трудно сказать, как это произошло: может быть, случайно, а может, и по специальному умыслу учетного работника, только первой была названа Зайнаб Паранджаева.
— Кто, кто? — переспросил Хамид Паранджаев и протянул руку к папке с учетными карточками.
Сомнений быть не могло. Первой в папке выбывших из комсомола лежала карточка Зайнаб, жены секретаря райкома комсомола.
Теперь наступила очередь краснеть Хамиду Паранджаеву. И он покраснел, но ненадолго. Секретарь райкома быстро взял себя в руки и, глянув исподлобья на учетного работника, строго сказал;
— Читайте дальше.
— Почему дальше? — удивленно переспросил Сагимбек. — А как же Зайнаб?
— Мы не пойдем к Зайнаб на дом, — ответил Паранджаев.
— Почему?
— Неудобно.
— Что неудобно? Критиковать секретаря райкома? А разве пять минут назад этот секретарь не
