Я применил опыт Гольденвейзера в своей работе. Вы знаете, когда фельетонист разговаривает с героем будущего фельетона просто так, все идет хорошо. Но достаточно только вытащить карандаш и бумагу, как ваш собеседник сразу делается косноязычным и начинает прощаться.
За два года работы в отделе фельетонов я натренировался писать маленьким карандашиком в маленьком блокноте, не вынимая руки из кармана. Собеседник даже не подозревает, что делает сотрудник газеты, сидя по ту сторону стола. Для маскировки моя левая рука поглаживает подбородок, а правая вносит в блокнот памятные заметы.
Я немного увлекся, рассказывая о технике фельетонной тайнописи, между тем облисполкомовская машина уже подъезжала к пруду. Здесь, собственно, был не один пруд, а несколько. Зеркальный карп разводился на выставке по новейшим рекомендациям науки. В одном пруду плавали мальки. В другом набирали вес годовички, в третьем — двухгодовички, в четвертом… В общем, рыбовод я никакой, поэтому точного назначения остальных прудов не знаю. Да это для моего рассказа и неважно.
Метрах в двадцати от нашей машины вижу женщину со стулом. Стул дубовый. Сиденье мягкое, обтянуто темно-синей кожей.
Шофер тормозит. Примак спрашивает:
— Куда пойдете сегодня?
— К пруду номер три, — говорит Баранцевич.
Выходим из машины. Примак говорит женщине со стулом:
— Тетя Катя, идите к пруду номер три.
Направляемся к пруду № 3 и мы. Баранцевич останавливается. Тетя Катя ставит около него стул и отходит в сторону.
Я, не вынимая руки из кармана, записываю:
«Т. К. С. В. Б. Г. Н. Р. С.». Что значит:
«Тетя Катя смотрит влюбленными благодарными глазами на руководителя семинара».
Руководитель постоял минуту, осмотрелся и сказал:
— Здесь от меня тень на воду падать будет. Э… э! Тетка, пошли дальше.
Тетя Катя отнесла стул метров на сорок правей. А я, не вынимая руки из кармана, записал:
«П. О. Г. В. Р. С. Ж.».
Что означало:
«По-отечески грубоват в разговоре с женщинами».
Новое место, по-видимому, устроило руководителя семинара, и он опустился на стул с темно-синим сиденьем.
Я оглядываюсь вокруг, ищу слушателей. В поле видимости никого. Между тем чувствую, что где-то поблизости притаились люди. Шарю глазами по кустам и деревьям. Вдруг слышу за спиной:
— Э… э! Малый!
Оборачиваюсь, Баранцевич манит меня пальцем. Иду, а сам думаю: «Герой моего будущего очерка человек уважаемый. И все же было бы куда приятней, если бы он предварял свое обращение к людям не обидным междометием «Э… э», а таким словом, как «пожалуйста!». И потом мне двадцать пять. Уж не такой я «малый»! Правда, я не высок ростом, щупловат, белобрыс, и с первого взгляда мне можно дать семнадцать и восемнадцать. Но и у семнадцатилетнего человека есть чувство достоинства, самолюбие».
И хотя выражение «Э… э! Малый!» меня обидело, я тем не менее, не вынимая руки из кармана, делаю очередные заметки к будущему очерку:
«Р. О. К. В. Л. П. О. Г. И. В. Р. С. М.»,
Что означало:
«Ровно относится ко всем людям. По-отечески груб и в разговоре с мужчинами».
Подхожу к Баранцевичу. Он дает мне пластмассовую крышку от мыльницы и говорит:
— Накопай червей. Да смотри, не дохлых. Пожирней.
— Червей?..
Тут к Баранцевичу подходит шофер Тиша. В одной руке у него пустое ведро, в другой — футляр от кларнета.
Новая загадка.
А руководитель семинара открывает футляр и вытаскивает на свет божий не кларнет, а три бамбуковых палки. Свинчивает, и у него в руках оказывается длинное гибкое удилище.
Поворачиваю голову к воде, а там тьма-тьмущая рыбы.
Так вот чем занимается дважды в неделю зампредоблисполкома Баранцевич! Удит рыбку в прудах областной сельхозвыставки. Вот для чего тетя Катя приносит из директорского кабинета к пруду дубовый стул с темно-синей кожаной обивкой.
Теперь я, чуть улыбаясь, подмигиваю Примаку.
— Спасибо за тему. Фельетон должен получиться славный.
Из-за такого фельетона автору не грех накопать червяков. Иду за наживкой и, не вынимая руки из кармана, пишу в блокнот:
«А. Д. П. И. Л. Ж. О. Р. М.».
Что должно было значить:
«Ай да Примак. И ловко же он разыграл меня».
Потом замедляю шаг и задаю себе вопрос!
«А о чем, собственно, будет фельетон?»
И, с минуту подумав, делаю в блокноте запись;
«К. Н. Д. Б. Р.»,
То есть:
«Каким не должен быть руководитель».
Тяпкой, которую дала мне тетя Катя, раскапываю глину, ищу червей, а в двух шагах от меня за деревом, притаившись, стоит человек.
— Вы кто?
— Тсс. Не шуми. Иван Егорович услышит, прогонит.
Смотрю, а за соседним деревом еще один. За кустом третий. Ба! Да это труженики села, приехавшие на выставку за опытом. Один из них, кивнув головой в сторону пруда, говорит мне пришепетывая:
— Шпектакль, ё-моё!
Левой продолжаю рыть червей, а правой записываю:
«Г. К. П. З. П. Б. С. Р. Н. Л. К. П. Н. М. В. Д.».
Что должно было означать:
«Господи, какой позор! Зампред Баранцевич самолично разыгрывает на людях комедию под названием «Мещанин во дворянстве».
Сделав запись, дважды щелкаю затвором «Зенита». Молодец Примак, что надоумил меня захватить с собой фотоаппарат. Снимаю двух зрителей «шпектакля» за кустом и за деревом. Затем передаю «Зенит» одному из зрителей и прошу щелкнуть, сфотографировать меня за копкой червей.
С пруда доносится крик:
— Э… э! Малый!
А вслед за криком является тетя Катя фельдъегерем. Щелкаю заодно фельдъегеря и бегу, несу червей.
— А ты, брат, тихоход. Нехорошо, — говорит Баранцевич и, насадив на крючок червяка, кидает его в воду.
Тишина. Сам удит, а вокруг свита: Примак, тетя Катя, шофер Тиша. Свита ждет могущих воспоследовать приказов. Отхожу на два шага в сторону, ложусь на землю и делаю снимок снизу. Чувствую, снимок получится знатный. Баранцевич будет сидеть на дубовом стуле с удочкой, как на троне. Хорошо бы еще заснять рыбака с лодки анфас. А лодки нет. Ну и не надо. Анфас Баранцевича прекрасно отражается в пруду. Я тихо, из-за его спины два раза щелкаю затвором.
Солнце поднимается все выше и выше. Начинает припекать. В прозрачной воде хорошо видно, как пляшет на крючке жирный червячок, а карпы ходят рядом и не берут.
