выходу.
Через минуту два окровавленных приятеля, у одного из которых имелся серьезный разговор к другому, выбрались на улицу. Мне к такому виду было уже не привыкать, Костомаров чего-то стеснялся. Приблизившись к припаркованному у дома джипу, я пискнул сигнализацией и откинул в сторону заднюю дверь. И сразу нашел то, что искал, — из-под рогожного покрывала торчал лакированный приклад. Вытянув ружье, я переломил его и осмотрел находящиеся в стволах патроны. На каждом из них было написано: «Картечь», при этом один из них был стреляный.
Разломив ружье на две части, я завернул его в рогожу и ссыпал в карманы находящиеся тут же патроны — что-то около десятка. Теперь мы были похожи на двух отбившихся от банды отморозков.
— Подержи! — и я сунул доктору ружье, занявшись обыском салона.
— Господи, никогда в руках оружия не держал… Возьми ты его к чертовой матери, оно выстрелит!
— Не выстрелит, — уверенно заявил я, отнимая у него на всякий случай ружье.
Круг замкнулся. Непонятным оставалось одно.
— Костомаров, объясни мне, откуда отец Александр в тот день, когда я разбился с Лидой на машине, мог знать о восьмистах тысячах рублей, которые я хранил на опушке леса?
Я неплохо разбираюсь в людской психологии. И потому вопрос этот задал скорее в сердцах, чем по нужде. Мне известно, что ответить на него Костомаров не сможет хотя бы потому, что ответа на этот вопрос нет у меня. Эти проклятые восемьсот тысяч — единственный пазл, который не подходит ни по цвету, ни по форме к сложившейся мозаике. Я точно знаю, что не успокоюсь, пока не соберется вся картина, но при этом внутри меня дрожит сомнение, что это когда-нибудь случится…
— Что ты сказал?! — на всю улицу возопил я, когда мне почудилось, что я ослышался. Я находился в таком изумлении, что остановился как вкопанный.
— Я сказал, что отец Александр знал о восьмистах тысячах, потому что я ему о них сообщил.
Меня качнуло, и я стал озираться в поисках нужного мне человека. Этот человек должен был объяснить мне, что общего могло быть у доктора Костомарова с покойным священником.
— Когда? Как?.. При каких обстоятельствах?!
— Когда мы в первый день выпили и ты отправился за деньгами, чтобы одарить храм на Осенней, я отправился следом за тобой. Не знаю, что меня повело. Наверное, я думал, что твое появление не принесет городу пользы… Ты ушел, а я вскрыл твой тайник… Там оказалось восемь банковских упаковок. И я тут же направился к священнику Александру. С одной стороны, я чувствовал себя как вор, но при этом утешался тем, что не собираюсь присваивать эти деньги, с другой — мне хотелось рассказать святому отцу о тебе. Ты ворвался в этот город слишком уж по-московски… И от тебя не веяло тем спокойствием, которым ты хвалился… Как оказалось, я был прав в своих подозрениях…
Я молчал, ожидая дальнейших объяснений.
— Священник попросил меня взять из твоего тайника восемьсот тысяч и схоронить у себя или принести ему. Я отнес деньги ему. Ты новый человек в этом городе, ты необычный человек… и отец Александр хотел убедиться в том, что пропажа денег не изменит твоего стремления к чистоте и покою.
— Какие вы умницы, — вырвалось из меня.
— Здесь свои правила жизни, Артур. Ты жил у себя в столице, вы, крутые парни, все живете в столице, вы придумываете законы, исполняете их, и ни одна падла даже не поинтересуется, чем живут вот такие вот городки! Здесь нельзя прожить день, чтобы не оказаться на виду у всех, здесь свои суждения, свои нормы права! И если в город приезжает человек с чемоданом бабла, то не всем становится ясно, какого черта ему здесь надо! — Костомаров говорил резко, но я видел — он взвешивает каждое слово. — Тут никто не поймет причин, заставивших человека взять билет в один конец на скорый поезд сообщением «Москва — Никуда». Здесь все грезят, спят и видят, как родные провожают их на поезд «Никуда — Москва»! Ты приехал неподготовленным, и неприятности у тебя начались сразу. А вскоре их почувствовал весь город. Чтобы не случилось страшное, а тогда еще никто не думал, что смерть разгуляется и будет ходить с тобой под руку, священник послал к тебе свою дочь… Он хотел убедиться в том, что ты заслуживаешь право жить здесь.
— Вот как? — обомлел я. — Чтобы доказать право жить здесь, я должен хорошенько потрудиться?
Костомаров показал на свое начавшее опухать ухо, и я тронулся с места.
— Почуяв неладное, в прошлую ночь я отправился к священнику. И что случилось дальше, ты знаешь. Единственное, что я успел сделать, пока эти мерзавцы пытали отца Александра, это подняться к нему в комнату и вынуть из бюро восемьсот тысяч. Если бы они нашли их, у них не оставалось бы сомнений, что это лишь часть тех денег, которые ты украл у этого зловещего Бронислава… Я думал, тогда они замучат его до смерти… Но вышло то же самое. Ты пришел
— И где сейчас эти деньги? — спросил я.
— У меня в сейфе. Придем — отдам.
Через пять минут мы были в больнице.
Уже у ворот я спросил:
— Вы что, друзья были?
Костомаров пнул дверь, и мы вошли.
— Он был моим духовным наставником. Он был духовным наставником всех, кто сюда приезжал, чтобы остаться. В этом городе очень много греха, Бережной. И он окутывает всякого, кто является с непонятными простому люду намерениями. Взять, к примеру, тебя. Ты только приехал, а тебя уже понесло: первое, что ты сделал, посетил храм дьявола на Осенней. Второй твой поступок — визит к ясновидящей. Ты объявляешь себя отступником и протягиваешь руку новой жизни, а сам закапываешь немыслимые для здешних мест суммы в землю, как кулак — обрез. Нужно ли сомневаться в том, что священник мог оставить твою заблудшую душу погибать?
— Да вы тут, я посмотрю, философы все?
— Я думаю, что такая философия присутствует в каждом городке, похожем на наш, — пропустив мимо ушей мои ядовитые слова, сказал Костомаров. — Здесь в ходу иные мерила, и правила, по которым вы жили там, здесь не работают. Взять нахрапом не получится… Тут чудаков любят и прикармливают, как птиц, но ты не чудак, Бережной. Ты приехал с претензией к миру, ты прибыл покорять новые вершины. Таких, как ты, в столице сейчас очень много. Постригшись в монахи, вы убываете в девственные леса, держа в одном кармане мобильный телефон, а в другом бумажник с золотыми кредитками. Всегда можно вернуться. Вот и ты уехал, а квартирку-то приберег на потом… С таким же успехом местные доярки ездят в Москву поступать на актрис, а заканчивают проститутками на Тверской.
Всю дорогу я молчал, потрясенный. Откуда в такой небольшой голове столько навороченной колхозной мудрости?
Когда я потянул носом запах его одеколона в кабинете, мне стало нехорошо. Час назад над моей головой громоздились, покачиваясь, валуны сомнений. И сейчас они все рухнули на меня, придавив своей тяжестью. Слишком много откровений для одного знойного вечера. По шкале американских психологов я принял на себя куда больше, чем 600. Я думаю, что никак не меньше 666.
Когда я открыл глаза, то нашел себя лежащим на полу кабинета главврача. Надо мной, демонстрируя прелести загорелого тела, склонилась знакомая мне по процедуре распития настойки из марганцовки сестричка. Ей почему-то показалось, что наслаждение ее формами покажется для меня куда приятнее, если это совместить с нюханием аммиака.
Дернувшись всем телом в сторону, я тихо спросил:
— Как там у нас дела с ухом?
— С ухом прекрасно, — огорчившись, что ни грудь ее четвертого размера, ни ноги, ни отсутствие под халатом бюстгальтера не произвели на меня никакого впечатления, буркнула она. — Что там может быть с ухом… У Игоря Леонидовича сейчас более крупные неприятности.
Я поднялся и схватил ее, собравшуюся уйти:
— Какие же это неприятности?
— Пациентка у нас пропала.
Если бы она сказала «пациент», я бы отпустил ее руку.
