— Он сказал ей, что папка в подъезде, на первом этаже, за почтовыми ящиками.
Ему не ответили, и он сунул трубку в карман. С такими людьми не прощаются, им просто дают указания и ждут от них скорых звонков.
Он покурил у выкрашенного в цвет стен ведра, на котором было написано «Окурки», и вернулся к двери…
Двое мужчин вышли из остановившегося у самого входа в подъезд дома в Протопоповском переулке серого «Фольксвагена» и, хлопнув дверцами, быстро поднялись на крыльцо и вошли в двери.
Их встретила оглушающая тишина, и когда за спинами их закрылась дверь, эхо поднялось наверх, как под купол храма.
— Видно что-то? — спросил один у того, кто пытался прижать голову к стене и посмотреть в просвет меж досками.
— Ничего не видно.
Скинув пиджак и отдав спутнику, он взялся обеими руками за ящик так, чтобы пальцы зацепили заодно и обе доски, прижал колено к стене и изо всех сил рванул на себя.
Раздался треск и грохот.
Просыпавшаяся штукатурка, известковая пыль с шуршанием рухнули им под ноги, но это было все, что выпало из-за ящиков.
Тот, что был без пиджака, грязно выругался.
— Он что, нас… — и он снова засквернословил.
— А не могли ли папку вынуть до нас?
— Какого черта?! Ты посмотри, сколько сил мне пришлось приложить! Эти ящики стоят здесь со времен Брежнева, наверное!.. А сунуть пальцы меж досок невозможно, ты сам видел!.. Последний ящик у выступа стены, заметить случайно что-то за ним нельзя, стена мешает! Он солгал!
Второй мужчина стиснул зубы и тяжело вздохнул.
Какая-то старушка с пакетом, на котором было написано «Эльдорадо. Территория низких цен», вошла в подъезд и замедлила шаг.
— Что, газетка не выходила?
— Ты, мамаша, иди своим ходом… Пока не понесли.
— Я сейчас 02 наберу, и ишо неизвестно, кого первого вынесут.
— Помощники депутата мы, мать!.. твою… Сигнал поступил — ящики в доме кто-то сорвал. Сейчас будем чинить, — и тот, кто отрывал их от стены, аккуратно вставил пробки в гнезда и постучал кулаком.
— Где-то я тебя видела, помощник, — подозрительно пробормотала старуха.
— До чего же вы все, старушки, внимательны и невнимательны одновременно, — не выдержал мужчина, принимая пиджак из рук приятеля. — Вам говорят — чинить пришли, а вы — ломать, говорите…
Уже на улице они, выходя из двери, столкнулись с какой-то девицей. Двадцатипятилетняя красотка с бледным как саван лицом торопилась домой, и было похоже на то, что она оставила дома включенный утюг.
— Что теперь?
— Теперь снова слушаем. Осталась последняя встреча.
Глава 24
Дождавшись разрешения, утром следующего дня Женя поднялась, как обычно, на этаж, куда ей в кабинет приводили Лисина, села и закурила.
Всю жизнь она опасалась приносить людям дурные вести. Заболела ли бабушка, побили ли камнем соседскую собаку, потеряла ли она ключи от квартиры — она каждый раз, когда приходилось сообщать об этом тому, для кого дурная новость предназначалась, чувствовала себя неуютно, словно это она повинна в том, что бабушка заболела, собаку избили, а ключи она сама выбросила по дороге домой, а не выронила случайно.
Вот и сейчас, с самого утра куря сигарету за сигаретой, она собиралась с силами и мыслями, чтобы сказать Лисину: «Парень, твое дело швах. Теперь у тебя нет даже косвенных доказательств своей правоты». Она сделала все, о чем он просил. Женя успокаивала себя в том, что поступила где-то даже нехорошо, укрыв от прокуратуры, завершившей следствие, сам факт своей поездки. Наверное, стоило сообщить об этом следователю, ведшему дело, и ехать туда с ним и понятыми… Словом, она выполнила его просьбу, и винить себя ей не в чем.
Но когда он вошел, она снова почувствовала, как внутри ее точит подлый, неразборчивый в выборе причин червячок вины.
Он сел и стал внимательно смотреть ей в глаза.
— Игорь, я была там…
— Здравствуй, Женя.
О, ей бы его невозмутимость!..
— Здравствуй, Игорь, так вот, я была там.
— У почтовых ящиков?
— Да.
— И что?
— За ними ничего нет.
— Не может быть такого.
Она вспыхнула:
— Доски, которыми ящики крепятся к стене, были оторваны! Я взялась за них руками, дернула и грохнулась о пол! Кто-то вынимал конструкцию до меня, понимаешь!
— А не было ли на полу доказательств того, что доски выдирали незадолго до твоего прихода?
Женя покраснела.
— Я подумала об этом, уже сидя на полу.
Он улыбнулся. Похлопав ресницами, девушка вгляделась в прищуренный взгляд Лисина.
Потом веселье его куда-то исчезло, он вздохнул и вытянул из пачки, лежащей на столе, сигарету.
— Сначала я очень огорчился оттого, что твой редактор прислал женщину. Мне бы хотелось, чтобы моим собеседником оказался непременно мужчина. Когда я писал письмо, мне почему-то не пришло в голову, что журналистом может быть как мужчина, так и женщина…. Но потом, после нашей первой встречи, я вдруг успокоился. Сначала успокоился. А потом потерял покой. Будучи уверенным в том, что эта тяга к тебе последствия трехмесячного одиночества и что дыхание при виде тебя спирает лишь потому, что ты молода, до неприличия красива и сексуальна, я часами раздумывал над тем, как перестроить разговор. Мне по-прежнему нужен был мужчина. Человек с сильными руками, могущий себя защитить, быстро и правильно думающий… И вскоре я понял, что занимаюсь пустой тратой времени… Пришла ты, и все изменилось. И даже если у меня ничего не получится… мне страшно думать об этом, мне боязно даже смотреть в этом направлении… но все-таки, если у меня ничего не получится и меня вычеркнут из списков живущих на этой планете, у меня останется кое-что, что будет хранить меня и на этом свете, и на том, наверное…
Женя слушала его и не замечала, что рука ее уже давно сжимает ладонь Лисина, что глаза ее не отрываясь смотрят на тонкие губы Лисина и что она слышит, как бьется его сердце…
— Теперь у меня есть ты. Смешно, наверное, слышать меня… Пошлостью отдает. Признания уезжающего в мир теней грешника…
— Игорь…
— Нет-нет, я знаю, что меня слушать забавно. Потенциальный смертник говорит вещи, которые мог бы сказать гораздо раньше и при других обстоятельствах, но почему-то не говорил.
— Но мы не могли встретиться раньше.
— От этого картина приобретает еще более юмористический характер. И мне невозможно сейчас
