делом займитесь — родным позвоните. Жена?
Я кивнул.
— Ничего конкретного сказать не могу. Нужно обследование. Это не сердце, не печень и не желудок.
Из оставшегося в человеческом организме я знал только почки и легкие, но на горле они не находятся, а потому пришел в отчаяние. Незнание хуже знания. Все говорят, что точную дату своей смерти лучше не знать. А я бы знать хотел, поскольку намерен в предпоследний день жизни надраться.
Ирину увезли, а я, согласившись с врачом, решил остаться. Помочь ей я ничем не смогу, если только не нужно будет отдать почку, но с почками, кажется, вопрос решенный. Уж очень убедительно выглядел тот врач.
Всю ночь я звонил в Склиф и задавал один и тот же вопрос: «Как она?» И получал такой же глупый ответ: «Нормально». Я не знаю, что у врачей называется нормальным, а что ненормальным, но если Ирина по-прежнему без сознания и это нормально, то это «нормально» я принимаю, поскольку при такой градации состояние человека ненормальным может оказаться только смерть. А в шесть часов утра произошло и вовсе невероятное. В дверь раздался звонок. Я, похожий на пугало и с таким же состоянием внутри, пошел открывать и открыл. И увидел на пороге виновато улыбающуюся…
Да, это пришла она. Ирина.
— Скажи «фиолетовенький»?
Я в свою очередь принюхался к ней. Ничем, кроме чистого тела, от нее не пахло. Я поднял ее на руки и отнес в спальню. Наверное, что-то нужно было говорить в этот момент, но я не в силах был произнести ни слова. Меня даже не удивляло самостоятельное прибытие больной, которая всю ночь была в нормальном состоянии, то есть без сознания.
— Что — это — было? — тихо полюбопытствовал я, когда окончательно стало ясно, что это не бред и не мираж.
— У меня с детства проблемы с горлом, — услышал я свежую новость. — Что-то там лишнее…
— Почему я об этом узнаю только сейчас?
— Я думала, ты меня оставишь…
Она плачет, подтягивая к своему носу покрывало, только вчера купленное в ЦУМе, и мне не по себе.
Если возведенного в куб корпоративной дисциплиной главного бухгалтера разделить на три, вычесть из полученного результата деловой костюм и вывести из мира чужих чисел за руку, то в итоге этих нехитрых математических операций получается обычная женщина со всеми сопутствующими атрибутами — молочницей, месячными, капризами и бестолковостью. Конечно, узнав, что у нее в горле что-то лишнее, я бы удрал, задрав хвост! Мне ведь нужна не конкретная женщина, а женщина без лишнего в горле! Горло — вот что наиболее старательно осматриваю я при знакомствах с женщинами! Женщина без правильного горла — это не женщина, а обуза.
Говорить все это вслух я не стал, но очень хотел, так хотел, что даже пришлось кашлять то время, пока проговаривал эти фразы мысленно.
— Я тебе тоже кое-что не говорил. Но раз уж теперь выясняется, что ты с очевидным дефектом, я имею полное право, не опасаясь быть оставленным, открыть тебе эту тайну. У меня тридцать три зуба.
— Как это?
Реклама зубной пасты «32» делает свое дело. Я думаю, что около трети населения страны, если бы не эта реклама, ни за что в жизни не узнали, что у хоккеистов по двадцать два зуба, у акул по триста двадцать, а у людей — по тридцать два, и это норма. Ирина в отличие от меня смотрит всю рекламу. Больше всего ей нравится, когда Инвар Калныньш, ее кумир, берет в руки дымящуюся чашку и говорит: «Кофе „Гранд“» — и отхлебывает. Я представляю, как после каждого дубля, когда звучит команда «стоп», он переламывается пополам и с утробным урчанием сует себе пальцы в рот, но Ирине об этом ничего не говорю, я вообще не люблю ее расстраивать. Она знает, что «Тефаль» всегда думает о нас, и ей это нравится. Но когда я слышу это в перерывах между хоккейными периодами, меня коробит, поскольку мне не очень хочется, чтобы чайник или сковорода обо мне постоянно думали. «Тойота» — мечта, которой нужно управлять, и от этих слов она приходит в восторг. У меня музыкального слуха нет, поэтому я слышу только слова, потому, верно, решительным образом и не понимаю, как можно управлять мечтой, поскольку та либо есть, либо отсутствует, и никакие действия с мечтой определением русского языка не предусмотрены. Едва Иринка услышит, что появилась зубная щетка «Колгейт» с разнонаправленными щетинками для более тщательной чистки зубов и подушечками для массажа десен, она тут же бежит в магазин и покупает ее. Но я максималист, мне половинчатых мер не нужно. Я буду ждать, пока не появится зубная щетка «Колгейт» с разнонаправленными щетинками, подушечками для массажа десен и ершиком для чистки задницы. Она приходит в восторг от рекламы, и это меня забавляет. Не такой уж это суровый главбух, каким я представляю ее на работе, и от понимания этого мне всегда становится легко и весело.
Вот и сейчас я смотрю на нее и смеюсь. Мне хорошо, потому что она рядом, потому что ей хорошо, я целую ее и накрываю одеялом.
Единственное, что до конца мешает мне быть счастливым, это воспоминания о Гореглядове, Маринке и лифтере Менялове. А еще я прихожу в волнение, едва память услужливо подсказывает мне черты лица Молчанова. Все эти люди объединены общей цепью, которая временами рвется, но потом, регенерируя, снова срастается. Исчезновения маленьких людей никто не замечает, а потому никто не замечает и того, что цепь рвется. Для всех она представляется могучей основой, объединяющей семью. Я смотрю на Ирину и думаю о том, что будет с ней, со мной, с нами, если вдруг человечком, исчезновения которого не заметят, окажусь я.
Меня повязали квартирой, машиной, делами (я еще не в теме — не повязали ли кровью), меня крепко взяли за ребро не совершенными мною плохими делами. И только сейчас мне в голову вдруг приходит мысль, зачем начальнику юридического отдела мотаться по стране, как отвязанной корове, в то время как его подчиненные, которые как раз и могли бы этим заняться, управляют юридическими делами в одной из крупнейших компаний в стране.
А был ли мальчик, то бишь — начальник?
Не придет ли время, когда меня сольют так же, как Маринку или лифтера? Я буду ехать на каталке, брызжа кровью, а из лифта будет выходить новый юрист, отвечающий за финансовый мониторинг сделок СОС.
Игра в покер, где все сплошной блеф, где все не то, чем кажется. А разве мне может что-то казаться тем, что оно есть на самом деле, если первая же попытка прояснить ситуацию закончилась щелчком по носу? Как еще добраться до истины, если все вокруг помечено голубыми, желтыми и красными треугольниками? Я офлажкован, как… не как волк — как сукин сын.
За восемь дней работы я сохранил компании не один миллион долларов, Старостин светится от удовольствия — его избранник превзошел все ожидания, подарки его щедры, и из уст его я слышал только добрые слова. Но, черт возьми, неужели горемыка Гореглядов или та же Маринка из статистического с первого дня службы слышали от него только брань? Сомневаюсь, и сомнения эти все крепче и крепче убеждают меня в том, что пока еще не поздно, пока не причинил я бед Иринке и себе, нужно надергать из колоды козырей. Можно, конечно, просто убежать, оставив квартиру с запиской, а джип на стоянке СОС перед главным корпусом. Но кто тебя, милый Чекалин, теперь отпустит? Теперь, когда вся подноготная СОС забилась и под твои ногти?
Признаться честно, только сейчас, глядя на мерно сопящую Ирину, я подумал о том, как глубоко влип. Но иначе и быть не могло. Квартиры на «Кутузовской Ривьере», «пятисотые» и бабло в потребительскую корзину каждого не падают. Но те, кому не упали, избавлены от проблем, которые давят на меня сейчас, как пресс.
Да и довольно об этом. Поговорим о наступившем дне. Вряд ли в семь утра, глядя на любимую женщину и докуривая сигарету до фильтра, я мог догадываться, что это будет за день.
Глава 17
