лагере Биркенау потребовалось заставить работать некоего видного патологоанатома. Строптивый поляк не шел на контакты, хотя к нему применили весь арсенал средств принуждения, включая те, что были вами названы… И тогда заключенному впрыснули наркотик.
Поляк бешено сопротивлялся, но сила есть сила. На следующее утро инъекцию повторили. Так продолжалось две недели — каждый день новая доза наркотика.
Организм привык к инъекциям. Теперь заключенный считал минуты до того времени, когда к нему придут люди со шприцем. И вот инъекции прекратили.
Поляк валялся в ногах у Зиверса, умоляя, чтобы ему дали наркотик. Он был готов на все, лишь бы получить очередную дозу.
— Этот человек должен был погибнуть, — сказал Ловетти.
— Он и погиб. Но до этого хорошо потрудился на Зиверса. И русская тоже обречена, будет она с нами или нет. Не отошлем же мы ее назад!.. Нет, пусть потрудится на острове. А там, чем черт не шутит, вдруг и в самом деле смирится, станет послушной. Тогда можно будет предпринять необходимое лечение…
Выговорившись, Лашке откинулся в кресле, закрыл глаза.
— Я согласен с тем, что сейчас услышал, — сказал падре.
Ловетти молчал, погруженный в раздумья. Вот он вздохнул, потянулся за сигаретами. Лашке зажег ему спичку.
— Спасибо! — Ловетти глубоко затянулся сигаретой. — А какой был наркотик?
— У меня записан рецепт. Найду его, когда вернемся на остров.
Разговор прервался. Вошла Сизова, как всегда улыбающаяся, элегантная, подтянутая. Садясь в кресло, бросила взгляд на приемник:
— Были новости? Смельчак, которого схватили, стал говорить?
— Нет, — Лашке поднялся с кресла, сунул руки в карманы, расставил ноги. — Смельчак не заговорил и вообще никогда не раскроет рта. Он мертв. Умер перед тем, как его собирались допрашивать, вдруг повалился на пол перед ошеломленными полицейскими. Вот ведь как умеют умирать люди — в самый нужный момент… Но бог с ним. Сейчас разговор о вас. Вы напоминаете мне одного близкого человека. Мою жену.
— Сходство внешнее?
— Отнюдь. У вас одинаковая манера держаться, говорить, особенно если это разговор со слугой.
— Вот как! Она испанка, ваша жена?
— Немка! — Лашке поднял палец. — В том-то и дело, что немка чистых кровей.
— А вы сами?
— Тоже немец. А мой друг, — Лашке потрепал Ловетти по плечу, — мой друг итальянец.
Падре глядел на Сизову и барабанил пальцами по крышке стола. Потом спросил, в самом ли деле она испанка.
— Испанка?! — воскликнула Сизова. — С чего вы взяли?
— Но ведь ваше имя Мария Сорилья?
— Допустим.
— Допустим? — переспросил падре. — Как это понять?
— Даже не знаю, что ответить… Давайте вернемся к этой теме чуточку позже.
Ловетти стремительно поднялся с кресла:
— Когда захотите, сеньора. А сейчас я хотел бы поднять бокал за ту, которая лежит в вашем доме. Испытав ее в критических обстоятельствах, торжественно свидетельствую: она человек большого мужества и абсолютно надежна. Осушаю бокал за то, чтобы она быстрее встала на ноги! Несколько дней назад мы были только спутниками по бродяжничеству в сельве. Вчера вступили в новые отношения. Сеньорита Луиза решила стать нашей союзницей… Я думаю о ней и вспоминаю одного дорогого мне человека. В пору моей молодости он был старшим товарищем по служению общему делу. Я глядел на него с обожанием, понимая, что он наставник, эталон, недосягаемый образец, — Ловетти посмотрел на Сизову. — Так вот, речь идет об Отто Скорцени. В середине сорок третьего года обстоятельства свели нас с ним в горах Италии. Только что общими усилиями был вырван из рук негодяев любимый дуче Бенито. Мы с трудом втиснули его в кабину крохотного самолета. Взревел мотор, и вот штурмбаннфюрер Скорцени обнимает меня: “Старина, готов с тобой на любое дело, хоть на штурм преисподней!” Я воскресил в памяти этот эпизод потому, что слова Скорцени повторил бы, адресуясь к девушке, которая находится в соседней комнате.
Мужчины дружно осушили бокалы.
— А что же вы? — сказал Ловетти, обращаясь к Сизовой. — Или не понравился тост?
— Тост как тост, — Сизова опустила руку с бокалом. — Выпью, когда узнаю, зачем он произнесен. Мне кажется, имелся подтекст…
Ловетти хотел что-то сказать, но его опередил падре.
— Вы не знали штурмбаннфюрера Скорцени? — спросил он.
— Оберштурмбаннфюрера, — поправила Сизова, — оберштурмбаннфюрера Скорцени. — И закончила как бы с сожалением: — Нет, я не была с ним лично знакома.
— А с кем были?
— Имеете в виду людей той же службы?
— Той или какой-нибудь иной. — Падре поднял бокал и стал внимательно разглядывать на свет его содержимое. Казалось, он целиком увлечен этим занятием. — Ну, мы ждем, сеньора.
— Мне бы не хотелось продолжать эту тему. Вы чрезмерно настойчивы. Будто решили взять меня в услужение и вот — устраиваете экзамен…
Падре улыбнулся. Задав свой вопрос, приготовился к тому, что в ответ посыплются факты, имена, события — все многолетней давности, так что нельзя и думать о серьезной проверке. Сейчас он испытывал чувство облегчения.
— Мы и в самом деле думаем о вас, — сказал падре. — О вашей дальнейшей судьбе.
— Чего же от меня ждут, хотелось бы знать?
— Желают узнать, почему вы не искали нас. Знали, кто мы, и не делали попыток к сближению.
— Но ведь и вы не занимались аналогичными поисками. Я тоже могу спросить: почему?
— Как видите, поиски велись. Мы искали вас. Искали и нашли.
— Именно меня?
— Не вас персонально. Ищем нужных людей, ищем и будем продолжать поиски.
— Для какой конкретной цели?
Падре ответил не сразу, некоторое время беззвучно шевелил губами, будто прокатывал во рту нужные слова.
— Чтобы служить нашей Германии, — наконец с пафосом проговорил он.
Сизова глядела в глаза собеседнику и не могла поверить в то, что сейчас услышала. Столько трудной работы было проделано, чтобы принудить противника сказать именно эти слова!
Секунды текли. Она все еще молчала. Осторожно убрала руки под стол — почувствовала, что стали дрожать пальцы. С трудом подавила желание поднять голову и взглянуть наверх.
Там, на втором этаже дома, сидел человек и по скрытой трансляции слушал весь разговор…
ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
За день до того, как Луиза во второй раз отправилась в сельву, Центр получил сообщение Сизовой. В документе высказывались сомнения относительно целесообразности проникновения Луизы на остров в сложившихся обстоятельствах. Предлагался новый вариант финальной части операции. Центр должен был определить свое отношение к тому, что задумано.
Ответ пришел без промедления. Сизовой предстояло встретить гостя. Он возьмет на себя, если потребуется, главную тяжесть, когда дело дойдет до развязки.
Вечером того дня, когда вертолет вернул из сельвы Луизу и ее спутников, к кондитерской подошел мужчина. Рассматривая выставленные в витрине изделия, достал сигареты. Прохожие могли видеть: у человека не ладится с зажигалкой, потребовалось много усилий, чтобы вспыхнул огонек.
Он вспыхнул трижды и еще дважды — после паузы. Из торгового зала последовали две короткие вспышки. Разумеется, сигналила Сизова, за четверть часа до этого занявшая место кассирши.
Когда кондитерская была закрыта и сотрудники отпущены по домам, человек вновь приблизился к
