— В таком случае наш товарищ останется не У дел.
— Это не имеет значения, придумаем ему что-нибудь другое. Да, хорошо, что кстати вспомнили. Устроим его в сенате.
— Это уж ваше дело!
— Чудесно! Правда, сейчас важнее всего прибрать к своим рукам мелюзгу, засевшую в меджлисе. Ведь завтра-послезавтра они нам могут понадобиться, и нужно быть готовыми. Только прежде, пока не забыл, я хотел спросить, отдали ли вы распоряжение валютной комиссии.
— Да, горбан, в ту же самую минуту. Но вот просвещенцы решили совать нам палки в колёса. Как будто они не знают, что дети высокопоставленных особ должны обязательно учиться в Америке. Им, видите ли, подай документы на получение валюты. Но какие могут быть документы, когда речь идёт о такой незначительной сумме, к тому же предназначенной для того, чтобы дети мужественного народа могли получить высшее образование в Америке!
— Не огорчайтесь. Скоро мы доберёмся до Высшего совета просвещения и они перестанут своевольничать. Всем другим наглецам мы уже подрезали крылышки, остались, кажется, только эти слишком ретивые болтуны. Им, видите ли, больше всех надо! Впрочем, ладно, оставим это, есть дела поважнее. Сегодня же дайте распоряжение, чтобы вопрос о контрабанде в Хузистане забросили за горы Каф[64].
— Горбан, это не в моей власти. Такими делами ведает министерство юстиции.
— Сейчас дойдём и до министерства юстиции. Мы думаем опять назначить туда нашего человека, того старого сеида[65]. Как ваше мнение?
— Да, пожалуй, неплохо. Правда, он иногда бывает упрям.
— Ничего, обуздаем. Во всяком случае, вы должны постараться сегодня же уладить хузистанский вопрос, чтобы это не помешало нам добиться вотума доверия. Как вы поступили с исфаханской фабрикой?
— Право, это дело прокурора.
— Напрасно вы, господин министр, так много позволяете разным ахундам. Ведь мы с вами ещё в молодости натерпелись от них, когда работали в судебных учреждениях, и разве вы не изучили эту породу людей: чем больше делать им поблажек, тем больше они наглеют. Такому только скажи: «Поправь вьючное седло», а его уже и след простыл.
— Да, это так. Но что поделаешь, у нас тысячи всяких забот и болячек. А люди совсем обнаглели и всюду суют свой нос. Да, не ценили мы времён Пехлеви, вот и наказал нас за это бог. Появились газеты, студенты, партии, которые лезут всюду, куда надо и куда не надо, а мы ещё обязаны улаживать все конфликты. Опозорят меджлис или депутата, а достаётся за это нам. Ведь народ-то знает, что мы привели и усадили этих господ. Поэтому мы вынуждены иногда привлекать кого-либо к ответственности, чтобы на два- три дня хоть немного успокоить людской гнев. Сами знаете, мы больше всех, гораздо больше, чем сами господа депутаты, стараемся задобрить народ, успокоить и убаюкать его, чтобы под шумок можно было проводить линию наших друзей.
— Прекрасно! Какое наслаждение иметь дело с понятливым человеком! Стало быть, здесь мы можем быть спокойны?
— Конечно. Если бы мы не разбирались в таких делах, мы бы за них не брались. Нельзя, едучи на верблюде думать, что ты можешь спрятаться.
— Да, опять чуть не забыл. Самая большая голова всё ещё находится под одеялом — мы не решили основной вопрос.
— Вы говорите о высших сферах?
— Люблю догадливых людей.
— Клянусь богом, это очень трудное дело!
— Придётся что-нибудь придумать. Вчера вечером я дал категорическое обещание.
— Горбан, уж слишком они алчны, а при нашем безденежье что я могу сделать? Разве только скорее выяснить, что хочет мистер Гес, и пойти ему навстречу. Если от этого дела нам перепадёт хоть шай, я готов от всей души.
— Дорогой мой, к этому делу нужно отнестись со всей серьёзностью. У них ведь тоже расходы. Хажир избаловал их, они стали такими жадными, что лишили нас и сна, и пищи. Идёшь налево — нехорошо, направо свернёшь — опять-таки неладно. Сколько раз они напоминали мне об этом. Кого бы я ни встретил: военного или штатского, мусульманина или неверного, соотечественника или иностранца, — все передают мне напоминания от них. Ради бога, спасите меня от этих господ!
— Клянусь вам, сейчас у нас нет выхода. Машалла, вы сами мастер выбираться из беды, дайте мне какой-нибудь разумный совет, и я его выполню. Единственное, что могу предложить я сам, — это пустить в ход деньги, предназначенные на перевозку останков[66].
— Да помилует бог вашего отца, теперь я могу вздохнуть свободно. Это большое дело. Сделайте его — и велик аллах! Кстати, пора принять меры, чтобы перестали шуметь о создании всяких там организаций.
— Ну, это уже совсем не под силу вашему покорному слуге.
— Да что вы! Подкиньте что-нибудь журналистам. Бросьте им кость — и всё сразу кончится.
— Ничего другого не придумаешь, но и это в вашей власти. Надо позаботиться, чтобы начальником управления пропаганды стал понятливый человек, который газетной бумагой, объявлениями, змеиным ядом и ещё чем угодно смог бы заполнить брешь.
— Пожалуй, для этого подошёл бы тот парень, зороастриец.
— Что вы, что вы! Этот парень одурачит хоть само небо. Да будет вам известно, что даже южные наши друзья не верят ему, опасаясь, что он при первой же возможности обманет их.
— Ну и что же?
— Не доверяя ему, они могут и в нас начать сомневаться.
— Пожалуй, вы правы.
— В таком случае, может быть, подумать о другой кандидатуре?
— Клянусь, ваш покорный слуга не против, но боюсь, что в конце концов нам всё равно придётся обратиться к этому болтливому шарлатану — зороастрийцу. Кстати, вы ведь знаете, что он хорошо зарекомендовал себя в верхах и они поддерживают его. Взвалим всю ответственность на них — если он и обманет, мы будем чисты.
— Это очень умно придумано. Видит бог, как легко вы решаете такие сложные вопросы. Всё сразу становится на свои места. А теперь разрешите мне удалиться, нужно заглянуть в министерство.
— Думаю, что не плохо было бы вам прямо сейчас навестить Размара.
— Есть что-нибудь новое?
— Нет, ничего, но всегда перед составлением нового кабинета надо повидаться с ним.
— Но разве он может мериться силой с вами?
— Безусловно, не может. Но пока с ним приходится считаться. Потерпите, порешим и с ним. Он ведь человек неугомонный, всегда готов идти в огонь и в воду и в конце концов добивается успеха. Разве можно не считаться с таким горячим угольком, который ни днём ни ночью не гаснет!
— Слушаюсь и повинуюсь.
— Не забудьте сказать ему, что я сейчас отзывался о нём в самых тёплых тонах.
— Будет исполнено. И напоследок я бы ещё просил вас подобрать такого министра просвещения, который бы относился к нам с почтением и понимал нас с полуслова.
— Пока мы вынуждены взять этого упрямого и самодовольного сынка сеида.
— Господин доктор, бог с вами, разве вы не помните, что этот гостинец, куда мы его ни совали, всегда причинял нам только одну мороку. Сам он по уши погряз в тёмных делишках, а другим стоит только на вершок переступить черту дозволенного, как он моментально доносит.
— Я знаю о нём ещё больше, чем вы. Мне известны его отношения с женой, с братом, с матерью и с отцом, но — что поделаешь! — пока что он обворожил наших друзей.
— В таком случае прошу вас, призовите на помощь всё своё красноречие, но угомоните его, пусть он хоть на этот раз оставит меня в покое.
— На него не действуют никакие уговоры, только сила. Попробуйте натравить на него Размара,
