прошлом Виды, которыми он располагал. И под шум джазового оркестра, освещённого сиянием исторической люстры господина Доулатдуста, среди яств, которыми его превосходительство только что наполнил свою утробу, в голове этого славного воина созрел план.
На прошлой неделе, на семейном празднике у господина Бадпуза, к его превосходительству подошла госпожа Махин Фаразджуй и, по привычке жеманничая, сказала ему, что, как ей стало известно из конфиденциальных источников, в ближайшее время имя Сируса будет включено в списки призывников. Госпожа Махин Фаразджуй просила у его превосходительства совета, как можно добиться освобождения Сируса от призыва в армию, ибо из средней школы он уже отчислен и, следовательно, школа в этом помочь не может. Тогда его превосходительство обещал госпоже Фаразджуй, что лично даст указание относительно Сируса районному воинскому начальнику, однако, увидев на сегодняшнем вечере соблазнительную фигурку Виды, он изменил своё решение.
Он пришёл, к этому выводу как раз в тот момент, когда Вида и Сирус в последний раз промелькнули перед его полными нетерпения глазами. Его превосходительство решил не принимать никаких мер для освобождения от военной службы этого маменькиного сынка, бездельника Сируса. Пусть барчука забреют в солдаты, а когда он пробудет две-три недельки в казарме, эта самая Вида, которая не одного молодого человека подводила к самому источнику и возвращала обратно, не дав утолить жажду, Вида, которая сегодня с гордостью и без малейшего чувства смущения демонстрирует перед всеми свои прелести, но никому не даёт дотронуться до них, проливая слёзы и разрывая в клочья одежду, будет просить его за Сируса. Вот тогда-то его превосходительство не отвергнет её мольбы.
От этой мысли в глазах его превосходительства появился какой-то особый блеск. Он ещё раз подкрутил усы, поправил волосы на голове, сухо кашлянул, взялся за бронзовый наконечник аксельбанта и направился в соседнюю комнату, где его ожидали военные атташе дружественных держав. В этот вечер его превосходительство, сжигаемый страстью к Виде, в ожидании осуществления намеченного им плана проиграл военным атташе дружественных держав тысячу семьсот туманов наличными. Для того чтобы компенсировать эту неудачу, он завтра же накинет по одному туману на арендную плату во всех своих домах, находящихся на проспекте Юсеф-абад.
В тот самый момент, когда его превосходительство корпусной генерал Зармади прикупал карты и сдавал литые жетоны, стук которых был слышен даже в двух соседних комнатах, когда каждый из гостей был занят своим делом и готовил новые козни и интриги, советник американского посольства по делам иранских племён усиленно старался избавиться от господина Дельбана, весьма уважаемого депутата парламента и редактора уникальной, необыкновенно иллюстрированной, этической, литературной, религиозной и социальной газеты «Шемиране Мосаввар», а также директора зрелищного предприятия «Шемиран», поистине заслуживающего посещения. Но, увы, старания его были бесплодны. Это порождение тегеранской политики было настолько избалованным, капризным и навязчивым существом, что какому-то советнику посольства заокеанской страны при всей его наглости и опытности не так-то легко было от него отделаться.
Господин редактор в синем полосатом костюме «круа— не», с пёстрым галстуком в красную и ярко- зелёную полоску, с чёрными напомаженными и прилизанными волосами, стоял против господина советника и своим нудным, слащавым голосом, которым он, казалось, всегда назойливо старался влезть в душу каждого, вёл бесконечный и бессмысленный разговор.
Мистер Духр понимал, что его собеседник слишком уважаем и слишком близок к сильным мира сего, чтобы от него можно было отделаться, не обеспечив ему по крайней мере часовую аудиенцию у мистера Дугласа, известного американского альпиниста, который ежегодно приезжает в Иран для совершения восхождений на вершины Демавенда, Арарата, Сеханда, Савалана, а иногда даже и Бахтиярских гор, но до сих пор не поднялся ещё никуда, кроме вершин лестниц тегеранских дворцов. Но вся беда заключалась в том, что мистер Дуглас сам лично обратился в те места, куда он должен был обратиться, и сговорился на своём красноречивом английском языке с теми, для сговора с которыми он приехал, и поэтому не нуждался в посреднике.
Мистеру Духру было известно, что этот симпатичный юноша с красивыми глазами и бровями, являющийся в настоящее время наилучшей отмычкой к дневным и ночным замкам Тегерана, с того самого дня, как он начал свою карьеру в Исфахане с должности курьера в учреждении, которым он теперь руководит, всегда был любимчиком какого-нибудь влиятельного лица и самым способным его учеником в политических делах. Мистер Духр был прекрасно осведомлён, что этот молодой человек — самый бесстрашный и самый наглый воротила во всех делах, будь то сцена театра, трибуна парламента или какая— либо другая арена, куда не имеют доступа даже ближайшие друзья самого пророка. Однако мистер Духр опасался, что мистер Дуглас больше не нуждается в посреднике. Если теперь прибегнуть к помощи посредников, они, чего доброго, ещё расстроят всё дело или противная сторона, решив, что мистер Дуглас посылкой посредника хочет увильнуть от сделки, сама откажется от неё. Поэтому и коммерческая и политическая целесообразность диктуют, чтобы он не попадался в эту ловушку. Однако мистер Духр боялся, что, несмотря на врождённое и благоприобретённое умение лгать, он не сможет соврать так, чтобы его словам поверил этот уважаемый депутат меджлиса, который на протяжении многих лет на театральной сцене, на страницах газеты, в меджлисе и в интимном кругу друзей сам ловко обманывает других.
Короче, ему ничего не оставалось, кроме как продолжать этот бесконечный нудный разговор о позавчерашней речи господина депутата меджлиса, о его статье в одном из последних номеров газеты, о премьере спектакля, где господин депутат исполняет роль карманщика, и ждать, пока господь бог не пошлёт ему избавителя или же ему самому не удастся мимикой и жестами привлечь внимание кого-либо из сотни гостей, находящихся в гостиной, и тот, проявив политическое чутьё, избавит его от этого, всеобщего любимчика.
Наконец появился проблеск надежды. Этот ниспосланный небесами проблеск пока ещё маячил где-то вдали. Господин доктор Али Акбар Дипломаси — всемирно известный учёный, специалист по педагогике, единственный человек, который смог на этом воровском базаре обманывать американцев руками англичан и англичан руками американцев, — вдруг вырос перед его глазами, словно гриб из-под земли. Этот уважаемый господин приближался к ним с другого конца гостиной плечом к плечу с доктором Музани, крупнейшим учёным современности — специалистом по вопросам культуры и бессменным депутатом меджлиса от города Махаллата. Доктор Музани шёл медленно, понурив голову, напоминая собой финиковую пальму, поникшую от тяжести плодов, или человека, ещё сохранившего остатки совести. Господин Али Акбар Дипломаси, склонившись к уху уважаемого представителя народа, развивал ему последний, научно и технически разработанный план протаскивания нового законопроекта через меджлис.
Мистер Духр сразу понял, что никто, кроме этого философа, который столько повидал на своём веку, побывал во всех частях света, ездил и в Европу и в Америку, прочитал даже несколько книг и выдержал тысячу испытаний в различных делах, требующих большой ловкости, а также стал благодаря своему знатному имени одним из ведущих политических деятелей, не избавит его от цепких лап господина редактора. Конечно же, только господин доктор Али Акбар Дипломаси, этот, с позволения сказать, и учёный, и литератор, и артист, разбирается во всех областях политики, журналистики и театра, в том, о чём сейчас болтает уважаемый редактор.
Да и кому же, как не ему, доктору Дипломаси, знать, что такое журнальная статья, театр и хорошо произнесённая речь? Разве в этих вопросах понимает что-нибудь косноязычный доктор Тейэби, или бестолковый Алак Бедани, или неотёсанный Джавал Аммамеи, которому непрерывное курение и болтовня о высоких материях не дают возможности заниматься каким-либо другим делом?
Как только эти два доктора-политикана приблизились к мистеру Духру, он на своём весьма оригинальном персидском говоре, изобретённом покойным доктором Журденом, который в течение пятидесяти лет произносил на нём проповеди в церкви евангелистов, обратился к господину ректору университета и сказал:
— Кашподин доктор, фи шитали штатью кашподина редактора в журнале «Шемиране Мосаввар»?
— Какую статью вы изволите иметь в виду?
— Штатью «За штальным занавешом».
— Ну, конечно! Разве найдётся хоть один человек, который бы её не прочитал?
— Какофо мнение фашего префошходительштва?
— О, это в самом деле шедевр!
