— Расфе фы ф академии наук не предлошили предштавить её к премии? Не думаете ли фы, что кашподин доштоин того, чтобы ему пришфоили зфание почётного доктора литературы?
Тут господин доктор Али Акбар Дипломаси со свойственным ему коварством, благодаря которому он всегда одним выстрелом убивал сразу двух зайцев и даже во время шутки стремился уколоть и живого и мёртвого, весь мир и всё человечество, не удержался и с лицемерной улыбкой, как бы шутя, сказал:
— Нам нет необходимости делать это. Он может, как и другие, в особенности некоторые его коллеги журналисты, которые именуют себя докторами, сам назваться доктором. Ведь он же им ни в чём не уступает.
— Ей-боху, я не иранец, но от фсех иранцев я шлышал, што они полушают ишклюшительное нашлаждение от чтения этой штатьи.
Господин Дельбан, уважаемый депутат от города Хал— хала, редактор журнала «Шемиране Мосаввар» и директор зрелищного предприятия «Шемираи», прищурив глаза, сказал:
— Помилуйте, мистер Духр.
— Нет, не подумайте, што это комплимент, я гофорю истинную прафду. Фы знаете, мы, американцы, никогда не лжём.
Господин доктор Али Акбар Дипломаси снова с коварной улыбкой сказал:
— Помилуй бог.
Господин доктор Музани не желал ударить лицом в грязь. Считая, что у него нет оснований хранить молчание в присутствии какого-то ректора университета и какого-то уважаемого депутата парламента, журналиста и актёра, а также какого-то советника посольства заатлантической державы, он тоже вмешался в разговор:
— В особенности в серьёзных вопросах, как, например, эта необычайно важная статья, которую господин Дельбан напечатал в журнале «Шемиране Мосаввар».
Едва уста уважаемого депутата от Махаллата произнесли последние слова, как его ноги, прочно удерживавшие грузное тело, подкосились, и, если бы все три его собеседника сразу не подхватили его под руки, почтенный нос господина депутата коснулся бы разостланного на полу ковра господина Доулатдуста, приобретённого им по цене двести туманов за метр.
Уважаемый депутат не был повинен в этом инциденте. Он стоял спиной к танцующим и не видел, как хозяйка дома ханум Доулатдуст, с наслаждением покачиваясь в ритме танца в объятиях Хушанга Сарджуи- заде, налетела на него всей мощью своей огромной туши.
Разве можно в том, что господин депутат потерял равновесие, обвинить ханум Доулатдуст? Во-первых, всякий, кто в пятьдесят лет, да ещё с такой фигурой, учится танцевать, безусловно, не может научиться этому лучше нашей дорогой Нахид, а во-вторых, проклятый Хушанг очень хотел в присутствии нескольких сот человек уважаемых гостей, военных и штатских, политических и неполитических воротил, государственных и негосударственных служащих, национальных и ненациональных деятелей продемонстрировать свою привязанность к звезде и царице красоты сегодняшнего бала, к хозяйке дома, имя которой не сходило с уст гостей, показать свою интимную близость с ней. Худой и тщедушный, он прилагал все усилия к тому, чтобы вращать в танце эту необыкновенно моложавую, прекрасно сложенную и очень красивую женщину, и упустил из виду, что у его дамы может закружиться голова и, когда они приблизятся к самым стройным и твёрдо стоящим на ногах, к самым солидным депутатам иранского народа, она может нечаянно толкнуть их. Итак, если бы мистер Духр, высокопоставленный представитель американского посольства, вместе с депутатом, журналистом и достойным артистом, а также с ректором университета, доктором педагогики, не подхватили вовремя под руки этот тяжелейший столп иранского конституционализма, он растянулся бы на полу, а это означало бы грандиозный скандал. Но не успели они отпустить руки уважаемого депутата, как вновь произошло столкновение. Дивизионный генерал Меджази, весьма благовоспитанный, скромный и доблестный офицер иранской армии, с которого спала спесь после его последней поездки в Лондон и который в связи с этим согласился танцевать с мадам Норвежи, супругой начальника главного управления пропаганды, в вихре танца с военной бесцеремонностью столкнул покрытую крепдешином спину сасанидской принцессы, рождённой в Норвегии, с согбенной под грузом учёности спиной ректора университета.
На этот раз уважаемый депутат от Махаллата был вынужден поспешить на выручку своему начальнику, и, как и в меджлисе, где он неоднократно, словно щитом, закрывал его своей грудью, здесь, на балу, он взял на себя ту же миссию.
Генерал Меджази ещё никогда в жизни не попадал в такой сложный переплёт. Этот самый красивый и пронырливый офицер иранской армии, сумевший обвести вокруг пальца даже наиболее опытных своих коллег, офицер, который может не только вызвать змею из норы, но и заставить её влезть обратно в нору да ещё прочитать вслед ей фатеху[77] из корана, уже давно таит в сердце особую печаль. Со дня возвращения из Лондона он не раз ломал себе голову, почему господин в очках, супруг мадам Норвежи, пользуется у сильных мира сего по сравнению с ним, генералом Меджази, большим покровительством. Прежде, пока ему не пришлось столкнуться с этим бывшим гитлеровцем и теперешним демократом, самым любимым и приближённым к ним человеком он считал себя, теперь же, когда этот ловкий и расторопный господин снова появился на горизонте и ловко опередил самых опытных дельцов, оставив далеко позади себя и его превосходительство, у бедного дивизионного генерала нет иного выхода, как любым способом раскрыть секрет успеха этого выскочки и самому применить его тактику. Его наставники, у которых он учился многие годы, всегда говорили ему, что к людям, в которых ты нуждаешься, надо относиться очень предупредительно но, как только нужда миновала, можно не обращать на них никакого внимания и даже сделать вид, что незнаком с ними. Исходя из этого принципа, его превосходительство улучил удобный момент и решил протанцевать с мадам Норвежи, супруг которой, вероятно, будет назначен премьер-министром. Он надеялся, что ему удастся во время танца усыпить бдительность мадам и выудить у неё секрет успеха её бесцеремонного, наглого супруга. Лучше всего повести дело так, чтобы мадам начала разговор сама, а он бы своими ответами расположил её к себе и затем выведал у неё всё, что его интересует. Однако он упустил из виду, что уважаемая мадам Норвежи — воспитанница той самой школы, в которой получил воспитание её дорогой муж, и если во время учёбы она упустила что-то, то он за двадцать лет совместной жизни устранил эти дефекты в её образовании. Его превосходительство не знал, что его южные друзья — англичане, несмотря на всё доверие, которое они, возможно, к нему питали, всё-таки где-то в тайниках души не доверяют ему и боятся, что он кое-что от них утаил. А зря. Как бы там ни было, но господин гитлеровец не является своим человеком среди военных и не знает, какие удивительные планы начертаны в отношении Ирана в заокеанской стране. Его превосходительство дивизионный генерал, конечно же, больше в курсе дела. И будет совсем неплохо, если эта красивая дама потанцует с ним и прижмёт свою грудь к богатырской груди знаменитого полководца. Пусть она склонит свои светлые волосы к его мужественному, очень мужественному лбу, и, как только ему удастся пробить брешь в её сердце, он специальным пинцетом начнёт вытягивать из этого нежного, мягкого, как воск, и жгучего, как огонь, сердца накопленные там тайны.
Облачённые в шелка телеса мадам Норвежи прикоснулись к тонкой, как волос, пояснице ректора университета как раз в тот момент, когда она задавала дивизионному генералу наиболее интересующий её вопрос:
— Неужели вы думаете, что этот план будет иметь решающее значение?
— Конечно, мадам. Совершенно очевидно, что мы не можем вести войну открыто, честно и мужественно выйти на поле сражения.
— А как же вы поступите?
— Очень просто. Мы займём позиции на перевалах, на извилинах дорог, в горных проходах, пошлём туда преданных солдат с пулемётами и гранатами, — этим нас американцы обеспечили — дадим им приказ держаться до последней капли крови, а сами тем временем подумаем, как выйти из создавшегося положения.
— Но ведь вы сами прекрасно понимаете, ваше превосходительство, что при современных средствах ведения войны это бессмысленное дело. Теперешние войны — не такие, как были десять-пятнадцать лет назад, когда оборона горных перевалов и дорог имела значение. Разве могут солдаты противостоять танкам, самолётам и другой технике?
— Да, ханум, вы правы, но, как я вам уже сказал, ни мы, ни наши американские друзья не
