бесполезно ждать,

— Но, милый мой, разве можно в приёмной врача ждать больше часа?

— Да упокоит господь душу вашего отца, мы в этом доме видали больных, которые с утра до полудня или с полудня до полуночи с нетерпением ожидали врача и не осмеливались даже пикнуть. Вы ведь, слава богу, люди грамотные, разве вы не слыхали поговорки: «Хочешь иметь павлина, не говори, что путь в Индию очень труден».

— Ну а если господин доктор вообще не пожелает оторваться от игры, что же тогда прикажете мне делать?

— Ну, что ж делать, придёте в какой-нибудь другой день.

Как только эти слова сорвались с уст слуги господина доктора Раванкаха Фаседа, известного врача, «специалиста по женским и девичьим болезням», сердце несчастной неудачницы Виды, дочери господина Манучехра Доулатдуста и ханум Нахид Доулатдуст, той самой выращенной в холе и неге Виды, всех прелестей которой не видели ни солнце, ни луна, оборвалось, У неё был такой вид, будто на неё обрушился потолок.

Что же ей делать, куда ей деваться, если вдруг этот безобразный доктор сегодня не пожелает оторваться от игры в бридж?

Час назад с сердцем, полным надежды, совершенно уверенная в благополучном исходе своего дела, она вышла из чёрного восьмицилиндрового кадиллака последнего выпуска, который, свернув с проспекта Пехлеви налево в сторону западного проспекта Тахте Джамшид и миновав вход в отдел информации пакистанского посольства, остановился перед вторым от угла домом. Когда Али Эхсан, шофёр господина Манучехра Доулатдуста, захлопнул дверцу машины и развалился на сиденье, несчастная Вида вошла в подъезд четырёхэтажного, окрашенного в кремовый цвет дома господина доктора Раванкаха Фаседа и поднялась по восьми цементным ступеням.

Вчера вечером, в порыве страсти, Сирус Фаразджуй — чтоб ему подохнуть в молодые годы! — сделал то, чего он не должен был так скоро делать.

Под влиянием джина, вермута, коньяка, виски и всякой другой дряни, которыми её спаивал Сирус, уговаривая: «Ну, выпей ради меня» — или: «Если ты не выпьешь, я покончу счёты с жизнью», Вида потеряла контроль над собой. В её памяти запечатлелась лишь острая боль и неведомое ей дотоле чувство наслаждения.

Проснувшись в восемь часов утра, медленно раскрыв глаза и протяжно зевая, Вида некоторое время не могла понять, где она и что она здесь делает. Она даже не заметила, что на той же кровати, слева от неё, глубоким сном спит Сирус. Лёжа на правом боку, она некоторое время рассматривала стены, выцветшие тюлевые занавески, висевшие над её головой, красивый хорасанский ковёр, разостланный на полу, полированную тумбочку орехового дерева, стоявшую возле кровати, ночник в форме птичьей лапы с картонным абажуром, и, чем больше она всматривалась в эти предметы, тем больше казались они ей чужими и незнакомыми.

Наконец Вида заметила, что возле стены против кровати, на которой она лежит, стоит ореховый трельяж того же гарнитура, что и кровать с тумбочкой. Между ящиками трельяжа, на уровне сантиметров десяти от пола, в большом зеркале отражалась и кровать, и Вида.

Вида была очень удивлена, увидев в нём своё загорелое худое тело, маленькие груди и волосатые щиколотки обнажённых ног. Осмотревшись, она заметила, что её комбинация, бюстгальтер, трусики, резинки от чулок и чулки в беспорядке валяются на ковре около кровати. Она ужаснулась и невольно протянула руку за простынёй, сбившейся в ноги, чтобы прикрыть свою наготу даже от собственного взора. Простыня, зацепившись за что-то, не натягивалась, и, когда Вида обернулась, она увидела своего дорогого Сируса. Укутавшись в простыню и подтянув колени к животу, он лежал на левом боку и спокойно и ровно дышал. Сон его был настолько глубок, что казалось, он не проснётся ещё несколько лет.

Все события вчерашнего дня и вечера всплыли в памяти Виды.

Вчера она поехала на машине с Сирусом в кино «Диана». Ласкающая прохлада летнего вечера на крыше кино, близость Сируса, знающего тысячи всяких сальных и несальных анекдотов, переданных ему по наследству от семи поколений его предков, возбуждающие, сладострастные сцены американского фильма и в особенности фривольные танцы голливудских актрис в купальных костюмах под разноцветными брызгами фонтана сблизили её с Сирусом ещё больше, чем это было до сих пор. Постепенно они перестали смотреть картину. Они сидели в самой задней ложе, их никто не видел, и это давало им свободу целоваться и прижиматься друг к другу.

В состоянии любовного опьянения они вышли из кино. Сирусу даже не пришлось настаивать. Как только он предложил поехать в «Дербепд», Вида сейчас же согласилась.

Они поужинали в темноте в конце балкона, выходящего на запад, на первом этаже гостиницы. Такого подходящего случая у Сируса ещё не было, и он, воспользовавшись им, стал настойчиво, бокал за бокалом поить Виду вермутом, джином, коньяком и виски. Вида в свою очередь после двух лет обещаний и хитрой игры с огнём вряд ли могла рассчитывать, что ей ещё когда-нибудь удастся на два-три часа остаться наедине с Сирусом. Она надеялась, что может быть именно сегодня ночью ей удастся увлечь его настолько, что он пообещает ей то кольцо, которое она видела на Лалезаре в витрине ювелирного магазина.

Однако джин и коньяк заставили её забыть этот план, так же как и тысячу других планов. Около полуночи они встали из-за стола. Она помнила только, что Сирус взял её под руку, помог подняться по лестнице гостиницы и торопливо провёл в номер.

Несчастная Вида и раньше не раз приходила в эту самую гостиницу, с этим самым Сирусом — чтоб ему умереть в молодые годы! Возможно даже, они бывали и в этой комнате, однако тогда Вида неуклонно придерживалась той тактики, которую предначертала ей мать и о которой та напоминала ей каждую неделю. Следуя этой тактике, Виде всегда удавалось ловко выйти сухой из воды. Она приводила сюда несчастного Сируса, жаждущего её объятий, и уводила его отсюда так и не утолившим жажды.

Её мать, та самая госпожа Нахид Доулатдуст, которую все уважаемые дамы Тегерана признавали авторитетом в таких делах, человеком, прошедшим огонь, воду и медные трубы, постоянно твердила ей, что умная и расторопная девушка ни в коем случае не должна продать себя дёшево. Она говорила: «Милочка, я не говорю не проводи весело время, не жив» в своё удовольствие, не пользуйся своей молодостью, но только пойми одно: до тех пор пока мужчина не исполнит всех желаний женщины до самого малейшего, она не должна соглашаться исполнить его последнего желания».

Правда, эта философия матери не совсем устраивала Виду, она всегда мечтала перешагнуть и через последнюю преграду, но каждый раз всё-таки сдерживала себя. С большим трудом она одолевала свои страсти и ради удовлетворения других желаний старалась не забывать наставлений своей многоопытной матери.

Да и к тому же Вида ещё окончательно не решила, стоит ли отдавать себя этому бледному, худощавому дылде Сирусу. Ей хотелось испытать ещё десять-пятнадцать других юношей, хотелось, как Сируса, поводить их за нос, довести до самого источника и, не дав утолить жажды, отправить обратно, а попутно основательно обобрать. Разве те молодые люди, которые ухаживали за Видой, не проделывали подобных фокусов с другими девушками? Разве Сирус, который, если его ткнуть пальцем, отдаст богу душу, не — поступил так же с Шахин Саргардания, её близкой подругой и одноклассницей? Разве Хушанг Сарджуи-заде не проделывает того же с матерью Виды? Разве её брат Фарибарз не следует этому принципу в своих отношениях с Хаидой Борунпарвар и с Шахин Саргардания одновременно?

Разве в той среде, в которой появилась на свет и живёт Вида, мужчины и женщины днём и ночью не заняты такой куплей-продажей? Разве все замужние женщины и девушки, ещё не вышедшие замуж, женатые и холостые мужчины, с которыми Вида встречалась и в своём доме, и в других домах, разве все, кого Вида знала ещё с тех пор, как стала отличать правую сторону от левой, с кем она сталкивалась на протяжении всей своей жизни в аристократических домах, поступают друг с другом как-нибудь иначе?

Конечно же, в номере гостиницы «Дербенд» в эту летнюю ночь Вида, имея возможность извлечь тысячу всяких выгод из того, чем она обладала, не должна была так легко поддаться на обман, так дёшево продать себя и позволить Сирусу — чтоб ему умереть молодым! получить от неё всё, что ему хотелось.

Но теперь уже поздно сожалеть. То, что не должно было произойти с такой лёгкостью и с такой быстротой, произошло. Вот почему Вида гневно отстранилась от Сируса и спрыгнула с злополучной кровати. Она была настолько огорчена происшедшим, что не обратила никакого внимания на свои худые,

Вы читаете На полпути в рай
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату