Но в отличие от большинства легенд, которые я знал, здесь фантазия просачивалась в реальность. У меня были те же ощущения, что и у археолога, который выкопал из земли топор Пола Буньяна. Топор нашли рядом с окаменелой бедренной костью его голубого вола. Возможно, это окажется розыгрышем, более подходящим для «Необъяснимых существ, животных и явлений древнего и современного мира». Я успокоился, решив, что узнать ничего невозможно, пока мы не увидим книгу. С этой мыслью я спокойно заснул.
Проснулся я под стук поезда. За окном проносилась коричневато-серая местность. Арт уже открыл глаза, он лежал на нижней полке и чистил очки краем футболки. Похоже, Артур давно не спал. Он побрился, заправил постель, сумки стояли у двери.
Вдали виднелись горы — неровные черные вершины на горизонте. Нас окружали вечнозеленые деревья, но по мере приближения к цели лес редел и, наконец, перешел в голый, холодный, неровный пейзаж. На нем встречались лишь маленькие, чахлые низкорослые кустарники. Местность оказалась плоской, как американский Средний Запад, но окрашенной в свинцовые и оловянные цвета. Вдали текла река, черная и неторопливая. Она бесцельно петляла, приближаясь к горам, ползла мимо деревушки, которая выглядела размытым пятном на горизонте. Стали появляться четкие очертания — дымовые трубы, некоторые из которых бездействовали. Другие же выпускали черный дым, который поднимался в серое небо, словно пальцы похороненной руки.
— Остатки коммунистической промышленности, — сказал Арт.
Мы проехали мимо города. Глядя на квадратные здания, приземистые плоские дома цвета бетона, я решил, что никогда не видел более унылого пейзажа. Американский Средний Запад был живым, излучал жизненную силу. Несмотря на обширность и пыль, там в почве чувствовалась душа. Если ты разрезал землю, она плакала.
Теперь же мы ехали по земле, покрытой шрамами и выглядевшей побитой, словно старая кость с высосанным костным мозгом.
Наш поезд катился вверх по склону, по узкому проходу, вырубленному в густом лесу. За спиной исчезали равнины, словно отлив. Вскоре мы оказались среди возвышенностей, там росли сосна и дуб, поднимаясь из покрытой снегом земли. Мимо нашего окна пронеслась стая черных птиц. Когда мы поднялись выше в горы, поезд замедлил ход. Снег покрывал верхушки деревьев. По обеим сторонам железнодорожного полотна росла густая чаша, молчаливые сосны возвышались над нами, словно лапы динозавров.
Пошел снег, теперь небо по виду напоминаю грифельную доску с трещинами. Пейзаж немного изменился. Заваленная снегом чаща за окном уступила место предгорьям, покрытым ледяной коркой вечнозеленым деревьям и голым ясеням, затем появились хутора с маленькими домиками, которые стояли посреди изрезанной бородами замерзшей земли.
— Вот она, — произнес Арт, показывая из окна.
На нечетком, размытом горизонте сквозь снежные хлопья проступили высокие готические шпили замка Градчан и невыразительная планировка городского пейзажа внизу. Затем мы увидели узкую реку Влтаву, которая пролегала перпендикулярно нашему движению прямо через центр города, а потом на север, к горам, покрытым темно-серой дымкой.
— Вот она, — повторил Артур, и его глаза засияли. — Это Прага.
Глава 11
Прага — это город наложений, путаница, оставшаяся после того, как мистик столкнулся с прагматиком, а язычник воевал с христианином. Это был дом рыцарей-тамплиеров, Казановы, Моцарта, Тихо Браге и Иоганна Кеплера. Герб чешской столицы — рука, держащая меч и высовывающаяся из дверного проема. Человек, который держит меч, скрыт. Герб предупреждает тех, кто не понимает: опасность в том, что ты не видишь. На протяжении всей истории проявлялся этот парадокс. Чешский философ шестнадцатого века Давид Ганс попытался примирить теорию Коперника с иудейскими верованиями, но в то же время на другой стороне реки рабби Леви занимался кабалистическими ритуалами, пытаясь оживить големов из глины, собранной на берегах Влтавы. Вот она, все та же схема — алхимик против ученого, тьма против света, священное против мирского. Статуя черной Девы Марии на улице Целетна — манифестация египетской богини Исиды, фригийской Кибелы и греческой Деметры. Пока советские танки грохотали по улицам в 1968-м, старые чехи, которые все еще помнили прошлое, молились языческой проповеднице Либуше, которая спит вместе со своей армией витязей в катакомбах под Вышеградом. Некоторые верят, что Прага — это то место, в котором разорвана полупрозрачная ткань между тем миром, который мы знаем, и нижней частью неизвестного. Арт в такое верил. Именно это привело его назад в город.
От железнодорожного вокзала мы пешком пошли на Карлов мост и остановились у входа в арочный каменный подземный переход. Перед нами простирался покрытый снегом мост, заполненный туристами, национальность которых было трудно определить. Некоторые прижимались к ограждениям и смотрели вниз, на медленно текущую темную реку. Другие сами текли человеческой волной. Справа от нас оказалась статуя Иисуса на кресте, она помещалась рядом с газовым фонарем. Под ним у столиков стояли уличные торговцы, продавали шапки, маленькие флажки, открытки и рисунки без рамок. Вдали, словно задумчивый король, осматривающий свои владения, стоял замок Градчаны, в небо взмывали шпили. Он был темным и древним, по обеим сторонам виднелись более изящные высокие шпили собора святого Вита.
Мы с Артом стояли у начала моста, холодный ветер развивал наши волосы. Мы подняли багаж на плечи и пошли через мост. Темно-серые тучи казались почти черными, приближались и вскоре нависли у нас над головами.
Если Париж был смесью космополитической современности и европейской истории, причем склонялся к первому, то Прага, которую я увидел зимним утром, казалась городом временного застоя. Лишь иногда здесь встречались какие-то американские черты. Мимо нас проходили туристы в джинсах и толстых лыжных куртках. Казалось, они не обращают внимания ни на кого, кроме торговцев, стоявших вдоль дороги. То и дело на стенах моста попадались скульптуры: турок в клетке, Дева Мария с Иисусом на руках, массивная горгулья с прищуренными глазами и высунутым языком. Со всех сторон возвышались башни в готическом, барочном и романском стилях. Они стояли рядом с простыми каменными домиками. Нове Место — Новый Город за нашими спинами был наполнен соборами и церквями, с куполами и шпилями, а впереди открывалась Маластранская площадь. В той стороне тоже возвышались соборы и церкви, только отсутствовал столь же внушительный замок, как Градчаны.
В конце моста мы прошли еще под одной аркой. Эта протянулась между двумя башнями неравной высоты, построенными в романском стиле. Слева и справа от меня на берегах реки Влтавы возвышались дома, окрашенные в бледно-желтый цвет с темно-бордовыми и красными черепичными крышами. Темные окна были закрыты от холода, из труб в утреннее небо поднимался дым. Ко мне подошел человек в зеркальных очках и кожаной куртке и ткнул мне в грудь рекламным проспектом ночного клуба. У женщины, которая шла перед нами, ветром сорвало шляпку, ей пришлось бежать за ней по улице; каблуки стучали по камням. Мимо пронеслось небольшое такси, почти сразу же за ним проехал красный трамвай, предупредительно сигналя. Туристы пассивно смотрели из окон, словно сидели перед телевизором. Я слышал вой ветра, звук от развевающегося длинного пальто Артура, а также гул различных голосов вокруг. Говорили на английском, чешском, французском, немецком. Мои собственные шаги гулко отдавались от булыжников. Дети бегали и смеялись, играя у берега. Один бросил в другого снежок, тот завизжал и бросился прочь, раскрасневшийся и смеющийся.
Наш путь продолжался вдоль трамвайных путей. Небо оставалось темным, но прямо над головой тучи расступились. Сквозь этот проем пробивался слабый лучик солнца. У меня возникло сильное ощущение дежа вю. Меня окружали бастионы и крепостные валы, средневековая вертикальная планировка с устремленными вверх зданиями. Это была Европа, причем такая, как я себе представлял.
Мы пошли вверх к Маластранской площади, мимо близко стоящих друг к другу домов, которые возвышались по обеим сторонам узкой улочки, и остановились перед церковью святого Николая. Из открытых дверей выходили люди. Американцы в голубых джинсах фотографировали, показывали на зеленый
