— А почему меня никто не разбудил? — спросил я, заправляя рубашку и приглаживая волосы.
Я заметил собственное отражение в зеркалах вдоль дальней стены слева. Молодой парень в большом кресле. Никакой щетины на лице, никакой припухлости век, никакого скомканного коричневого пакета под ногами. Я ожидал увидеть кого-то измученного, как обычно в фильмах показывают частного детектива, который всю ночь закладывал за воротник в местной таверне, или карточного шулера после ночи игры в покер с высокими ставками. Такому виду я втайне завидовал — усталому, мрачному, таинственному… отстраненному.
— А зачем кому-то тебя будить? — спросил Арт с улыбкой. — Ты выглядишь, как чей-то ребенок.
— Но бармен мне наливал… Я выпил две «кровавых Мэри».
Артур приподнял брови.
— Это Европа, и мы платим пятьсот долларов в день за номер. Думаешь, они тебе откажут?
Мы взяли такси в аэропорт. Я был полупьян и тупо смотрел из окна на сугробы, заполненные людьми улицы, звенящие трамваи. Солнце только угадывалось, этакое размытое белое пятно за пеленой неплотных облаков.
— Что произошло после того, как я ушел из номера?
Арт какое-то время не отвечал.
— Не могу сказать, — наконец, произнес он. — Я видел… Я не знаю. Часть, причем, даже большая часть, объясняется белладонной, я в этом уверен. Что-то темное мигало на границах моего зрения, в ванне слышались шаги. Кто-то сбросил банку пива со стойки. И появился запах.
Я повернулся и посмотрел на него.
— Запах напоминал старую шерсть. Мокрую собаку. Так Нил пахнет летом после купания в пруду. — Арт отказывался смотреть на меня, вместо этого глядел вперед. — В номере что-то было. Вместе со мной.
— Горничная, — сказал я.
Арт покачал головой.
— Я об этом читал какое-то время тому назад, но посчитал чушью. О духах и прочем. Ты знаешь, что тайна трансмутации пришла к Парацельсу в видении? Так он ее и обнаружил. Животное несло золотую склянку во рту. Он дал животному кличку — Берит. Парацельс говорил, что это была большая черная собака. Юнг назвал это архетипом запретного знания. Склянка представляет знание, которое держит в зубах опасный зверь.
— Ты на самом деле не веришь, что в нашем гостиничном номере находился большой черный пес, — заметил я. Такси снизило скорость. Мы приближались к аэропорту. — Ты сам говорил, что белладонна вызывает галлюцинации.
Арт пожал плечами и достал трубку, чиркнул спичкой и медленно затянулся, потом выпустил дым, который пополз вверх у него по лицу.
ЧАСТЬ II
Снова в Абердине
Все действительно безнравственное начинается с какой-то невинности.
Глава 1
Я провел в Европе два дня. За это время, как мы выяснили, на всем Восточном побережье два раза объявлялось штормовое предупреждение. Дул ледяной ветер, а один раз мела метель, в результате на полу в Нью-Йоркском метро оказался трехфутовый слой снега. Теперь атаке холодных ветров подвергся Коннектикут, отключаюсь электричество, прорывало трубопроводы. В Нью-Хейвен вызвали национальную гвардию для расчистки двухфутового слоя снега и льда с дорог. Движение транспорта было закрыто от Канака до Миддлтауна до специального уведомления. Наш автобус из Нью-Йорка в Фэрвич ехал медленно и осторожно. Чтобы добраться туда, нам потребовалось пять часов. Я проспал все это время.
В Праге мои глаза словно побывали на пиру, и теперь, когда автобус завернул на Эш-стрит, а оттуда в Фэрвич, проехал мимо кафе «У Эдны» и табачной лавки «Санс Фэкон», мимо «Подвальчика» и перекрестка с Губернаторским переулком, я продолжал смотреть вверх, ожидая увидеть элегантные шпили, возвышающиеся колокольни и пирамидальные крыши. Но они, конечно, отсутствовали. Заметна была лишь причудливая простота фасадов из красного кирпича. Все эти здания строились в девятнадцатом веке. Я видел расчищенные лопатами тротуары и тропинки, ведущие к домам, маленькие домики с деревянными ставнями, обшитые вагонкой. Их маленькие трубы торчали с крыш. На улицах царила тишина, стояли заваленные снегом автомобили. Попадались группы студентов с загорелыми лицами — расслабленных, вернувшихся с каникул.
Я посмотрел на свое отражение в окне. Глаза ввалились, сам я осунулся, волосы спутались, были давно не мыты и напоминали плохой парик.
Мы с Артом ждали такси на той же скамейке, на которой я сидел в день своего первого приезда в Абердин. Над головой низко висело серое небо. С ним сливались горы на западе, снег, гонимый ветром, летел по улице.
— Я рад, что мы вернулись, — сказал Арт и прищурился из-за холода. — Мне не хватало этого места.
Было почти смешно слышать, как он это говорит, особенно, когда вокруг нас задувал холодный ветер. Но и у меня были схожие ощущения.
— Встретимся в доме, — сказал я, когда такси остановилось у края тротуара.
Арт встал и вопросительно посмотрел на меня.
— Поеду в общежитие… Хочу проверить, нет ли писем. Может, встречу Николь, — пояснил я.
На самом деле, мне требовалось провести какое-то время без него. Думаю, Артур хотел того же самого, поскольку он кивнул и забрался в такси. Машина отъехала, а я пешком направился в университет.
Я не уверен, почему решил, что могу дойти туда пешком — Абердин находился в целых трех милях от автобусного вокзала Фэрвича. Туда вела одна дорога, с тонкой полосой обочины справа и заполненной снегом канавой слева. Пришлось опустить голову и считать шаги. Носки ботинок промокли от слякоти на обочине, под подошвами трещали мелкие камушки. Над головой раздался тихий гул самолета, я поднял голову и увидел белые инверсионные следы, которые уже таяли в вышине. Я посмотрел на горы вдали и вспомнил, как мы с Дэном несколько месяцев назад ездили туда.
Я добрался до университетского городка как раз, когда небо потемнело. Оно стало густо-серым, с него стали сыпаться снежинки, напоминая белый пепел. На ступенях Падерборн-холла стояли несколько студентов, они курили и разговаривали. Я узнал среди них Джекоба Блума, компанейского парня из Нью- Йорка, который был известным поставщиком очень хорошей травки. Предположительно, он тоже спал с Николь. Джекоб кивнул мне, выбросил сигарету, а потом стал рассказывать о том, как поразителен Нью- Йорк во время каникул. Он относился к типу людей, которые постоянно напоминают тебе, что они из Нью- Йорка, хотя, как я слышал, он проживал на Лонг-Айленде, то есть, в тихом маленьком пригороде. Я прошел мимо него и оказался в холле.
Обычный набор рекламных проспектов и брошюр на досках отсутствовал. Я поднялся по лестнице. На краю одной ступеньки стояла пустая пластмассовая кофейная чашка, валялись затушенные окурки и несколько одноцентовых монет. Я остановился перед дверью Николь. Полная тишина.
Я постучал два раза, подождал, потом постучал снова. Батарея заскрипела и застонала. Лампы
