говорил об этом.
У Майка как-то вырвались слова: «Я боюсь жить». В некотором смысле он боялся жизни, боялся вот этой всей телеги, бессмысленной, бедной. «Бедность» - это его откровение. Коммуналка, эта вся говнистость жизни, она как-то влияла на него, приводила его к паранойе, к состоянию несопротивления. Он действительно сидел на белой полосе - вокруг все бежали, ехали, летели куда-то, шустрили, а он сидел на белой полосе, то есть плыл по течению. И вот, мне кажется, его погубило то, что он жил, как живется. Это было его проповедью, это было его музыкой, его философией, и он пил, как пьется, ел, как естся, и ничего не делал для того, чтобы спасти душу, спасти жизнь, поверить в Бога, найти Бога. Он не искал Бога, и это его погубило, на мой взгляд.
Потом, у него было очень много приятелей, особенно с периферии. И что меня особенно напрягало в этих людях, это то, что они постоянно приходили к нему с бутылкой и не с одной, поили его, буквально, с утра до вечера. Ну и последней каплей стали, на мой взгляд, те деньги, которые он получил за свою пластинку за несколько месяцев до кончины. Он, конечно, злоупотреблял и деньгами, и алкоголем. И все это привело к тому, что сердце его не выдержало. Он сломался. Все одно к одному шло. Иногда мне кажется, что все произошло так, как он хотел. Наверное, ему действительно все надоело, и он занимался только разговорами о музыке, о группе, о новом подъеме. Когда я ему говорил, что он творчески кончился, валяет дурака, киряет только, он серьезно не обижался. И когда он приходил ко мне в последние месяцы и спрашивал: «Колька, у тебя нет заначки, чего-нибудь кирнуть?», я всегда отвечал, что нет, я тебе не налью, хоть у меня и было. Все это начинало раздражать, и в последнее время мы стали видеться, редко. Хотя последняя наша встреча была буквально за два дня до кончины. 24-го августа у меня был день рождения, а 25-го утром мы с ребятами, которые остались у меня ночевать, пошли в бар «Жигули» попить пивка. И Майк туда пришел. Он был уже настолько плох, был темен лицом, отечен, руки тряслись. Он попил пива умеренно и говорит: «Я выйду покурить». И не вернулся. Мой дружок, который с ним выходил, сказал мне: «Майк просил передать, что ему худо и он пойдет домой». Больше я его не видел. Такие вот дела. Мне кажется, что он не сопротивлялся тому, что происходило, и не особенно хотел жить. Наверно, тут и известные события сыграли свою роль. И все-таки очень жаль…
А группа «Зоопарк»… Временами они меня заводили, временами были очень хороши. Они могли делать драйв, они могли делать такой звук «перекати-поле». Группа у них, конечно, была классная. Но, я повторяю, эта гнильца, которая появилась в последние годы, этот кир беспрерывный - все это мешало им работать творчески. Этот кир их, он меня просто до изумления доводил - настолько они увлекались этим, друг перед другом выпендривались.
Группа была очень хорошая, но какая-то ограниченная. Ограниченная по стилю, по звуку, у них был потолок, выше которого они прыгнуть не могли. И не от лени, а от ограниченных возможностей таланта. Талант - это всего лишь талант, а гений - это уже общение с Богом. Вот общения с Богом у них не было. Майк любил заниматься философствованием, а поисками Бога в душе он не занимался. И это, отчасти, тоже погубило его. С Богом в сердце люди живут вечно во всех смыслах, вера приобщает к жизни вечной, люди находят свой рай, рай души, успокоение души. И поэтому вера в Бога помогает людям выходить из крайних ситуаций, спасать свою душу и тело, да и другим еще помогать. Майк отверг для себя этот выход. Мне запомнилась одна его фраза - мы шли с ним по улице, он спешил к Кирилову, и вдруг, переходя Лиговский, он мне говорит: «Слушай, Колька, а ведь разъебайство - самая лучшая форма жизни на земле». И вот эта лучшая форма жизни обернулась для него формой смерти.
К Майку я стремился. Это был человек, с которым можно расслабиться. Помню, мы слушали Высоцкого, я посмотрел на него - у него, как и у меня, были слезы на глазах. Он был душевным человеком - самое главное качество, которое меня в нем привлекало. Он чувствовал музыку, был открытым, и очень хорошие, добрые флюиды от него исходили. Это самое главное.
Александр Липницкий.
Великий неудачник.
Нас познакомил, разумеется, «Аквариум». Уже не припомнится, кто первый - Фан, Дюша или Борис - привез в Москву первую запись потрясающей песни. «Дрянь» так и осталась для меня визитной карточкой Майка. Песня эта сразу стала популярна в столице. На расспросы об авторе аквариумисты отвечали с загадочными улыбками: «Так, один наш приятель. Маленький, но сильный. Мы его в следующий раз захватим живьем». И они не обманули. Московская премьера Майка состоялась в 1980 году на Варшавке. Артему Троицкому вполне удался тот подпольный сейшн. В зале сотни людей - крутейших представителей богемы от Петрушевской до Олега Осетинского /к ним я еще вернусь ниже/. На сцене сменяли друг друга киты: «Машина Времени», Константин Никольский, Виргис Стакенас из Литвы и уже прославленный тбилисским скандалом «Аквариум». И вот тут-то и произошло самое главное. Борис вежливо уступил микрофон небольшому угловатому пареньку со знатным «шнобелем», и под аккомпанемент «Аквариума» Майк запел свои песни.
Метаморфоза приключилась в жизни моего друга. Насколько медленно и тягостно он прожил свои последние 2-3 года жизни и как стремительно, за какие-то 20 минут, на наших глазах взошел к славе. На моей памяти Майк был единственным артистом, кого Москва приняла сразу, безоговорочно. Он стал нашим любимцем. Чуть позже Майк укрепил свой успех триумфальным электрическим концертом уже с «Зоопарком» в ДК Москворечье. И я там был, мед пиво пил. Мы еще не были друзьями, и к панк-року я относился настороженно /возраст, черт возьми/. Но «Blues de Moscou» вкупе с «Madness» быстро привели меня в чувство, вернее омолодили. И вот уже с «Зоопарком» Майк завалился на Каретный ряд. От меня только- только съехали родители, забрав всю мебель. Остались голые стены и пара раскладушек. Мы сидим с Майком на полу, пьем сухое вино и слушаем пластинку «Chuck Berry on stage». Майк был уязвлен тем, что мне было ясно давно, а именно: живая запись концерта в Чикаго 1963 года является лучшей у Чака. Но со второго раза Майк оценил альбом, а в результате и его владельца. Мы поняли друг друга.
Поначалу в Москву Майк приезжал чаще без группы: с квартирными концертами было проще, чем с электрическими подпольными. И хотя Майк в меньшей степени, чем Б.Г., Цой или Рыженко, любил петь без группы, в акустике, я нередко слушал его на разных московских квартирах, часто в компании с вышеперечисленными дружками. У меня сохранилась милая запись с Каретного - Майк впервые поет «Гопников». Я помню, что про себя был немного удивлен словами песни, собственно, большого отличия от гопников у аудитории «Зоопарка», да и у «Звуков My» не было. Кто мочится в наших подъездах? А кто не мочится? Ну, это к слову.
Майк всегда был менее легким на подъем, чем коллеги по гитарам. По мнению Б.Г., это его и сгубило. Он реже приезжал на культовые просмотры первого видика ко мне в гости. Но помню уже в середине 80-ых Майк специально отправился с Натальей в Москву смотреть «Blues Brothers» - это был его фильм!
Для меня важно, что первый раз в Питере мы сыграли именно с «Зоопарком»! Это был уже 1986 год, зима. Затравленному со всех сторон в официальной прессе «Зоопарку» на этом концерте в ЛДМ должны были присвоить «тарификацию» - разрешение на платные выступления по тарифу. Майк волновался, придут ли члены комиссии. Какая-то в тот вечер стояла в воздухе засада, из-за этой советской идиотской лжи - «тарификации», мать ее! Публика это отлично чувствовала, и после того, как мы с «My» отыграли в первом отделении со сдержанным успехом /только «Цветы на огороде» выправили концерт/, с «Зоопарка» народ повалил из зала. От комиссии и от всей этой гнусной процедуры шел душок.
После смерти Миши я однажды поспорил с Рыбой /Рыба - это Алексей Рыбин/. Тот стал всячески возвеличивать покойного, используя превосходные эпитеты, самым скромным и самым употребляемым из которых был «звезда рок-н-ролла». Это - неправда. Майк не стал звездой в силу элементарного: расположения звезд над своей головой. «Звезды» в миру - это везунчики. А Майк - неудачник. Даже при том, что я никогда пристально не следил за его жизнью /за творчеством еще как следил!/, и козе было понятно, что ту что-то не так. Все играют уже на эстраде, а Майка вместе с Цоем умудряются повинтить на квартирнике в Киеве; уже выходит «Red Wave», и весь Питер засыпан благотворительными грузами от
