Никитич, сам поробил, так проведал бы, каково оно! И ты бы заговорил, как у тебя стали бы твое-то добро обкраивать!
— Это кто там говорит? Покажись-ка сюда!.. — произнес, побагровев, Кудряшев.
— Кто бы ни говорил там, а ты знай слушай да мотай на ус!
Нижняя губа Василия Никитича дрогнула, рука, сжавшаяся в кулак, уперлась в решетку, как бы ища опоры.
— Оно точно, Василь Никитич, — снова вступился Еж, — по вашим словам, хозяевам расход большой, только, на мой бы ум, за плевые вещи им бы и убытчиться не след, и мужиков бы не зорить. Лонского году торгующий завез было сюда товары, так ваша же милость приказали его выпроводить, а он не в пример дешевле брал! Тогда бы, значит, и нам бы льгота, и хозяину без разоренья! — с иронией заключил он, смотря на смущенное неожиданным аргументом его лицо Василия Никитича. — Вот он, зипунчик-то, за лето- то, изволите видеть, окромя как на невод, никуда не пригож, а тоже пятнадцать рубликов поставили, а ему и вся-то цена с лихвой бы пять!
— Зачем же брал, если он дурен и дорог? Ведь не навяливали силой?
— Оно точно! Да ведь хоша народ мы и теплый, а все своя-то овчина не греет… Холодно, и плачешь, да берешь.
— А согрелся, так и хозяйский зипун показался дорог и худ?
— Да от него согреву-то немного видали, Василь Никитич. Только слава, што на плечах зипун, а все более из своей же каменки пару в кулаки поддавали. Так уж будьте по-божески, не обидьте сирот, спустите ценки-то! Лишняя сотенка хозяйского кармана не натрудит, а бедному человеку помога. Ноне же на золотце-то урожай бог послал, а хозяевам-то заручка через наши же ручки плывет!.. У путного хозяина, Василь Никитич, сказывают, и скотина хворает, так уход видит; а ведь мы тоже божье творенье, уж снизойдите, не вычитайте хворых-то дней из платы! Навек ведь мы богомольцы за вас!
— Прежде чем говорить-то бы все это, ребята, да бунт-то затевать, спросили бы, могу ли я еще спустить цены-то? Разве мое добро, разве я хозяин ему? Кого спросят, какое я имел право самовольно распорядиться чужим добром, вас или меня, а?..
— Известно, вас, это точно-с!..
— А-а-а!.. А что же я должен буду ответить на это?..
— Не мне бы вашу милость учить, да уж коли приказываете, поперек воли начальства не пойдем! Ответьте, ваше почтение, что я, мол, не скариотский Ирод, и у меня, мол, душа есть! Э-э-эх, ваше почтение, Василь Никитич! Привел бы вам бог на наших-то кормах денечек побыть, так поосунулись бы, румянчик-то с личика — что девичья притирка — к ночи бы пооблез! От одного битья-то вашего не одна спинка погодку чует. Много православных за нонешнее лето вынесло на них зарубочек на память о вашем раденье и добродетели к нам! Вот Иван-то Малый совсем без ног, неси его теперь, как молоденца малого, в дом-то! Придет, что к пустому срубу, ни поесть, ни погреться! А вы и тут вычли все дни! Господи, да неуж к человеку у вас и жалости-то нету! Что ж, значит, и последний час кого настигнет и тут иди, робь! За мужика, ваше почтенье, некому стоять; у него нет защитников, всякий только и норовит из его же овчинки шубку сшить, — так уж вы, ваше почтение, в свою-то речь хозяев не путайте. Мы тоже люди бывалые. Родились-то хоша и дураками, а знаем, что вы тут хозяин, в вашей воле все! Так уж рассчитайте вы нас по-божески, а без энтого мы ноне и миром положили обратной дорожки в лесу не прокладывать!
— А-ай, Е-ож, важно! И ей-богу, правда!.. — проносилось в колыхавшейся толпе все время, когда говорил он.
Положение Кудряшева было более чем жалко: он то бледнел, то краснел, но все-таки настолько владел собой, что сохранил веселое выражение в лице.
— Молодец, Еж! Молодец!.. Теперь вижу, что недаром тебя окрестили так, — шутливо ответил он наконец, фамильярно потрепав Ежа по плечу через разделяющую их решетку.
— Он у нас парень — голой рукой не хватай, ваше почтение! — со смехом откликнулись в толпе.
— А задали вы мне, ребята, задачу! Как и быть-то с вами? — задумчиво произнес Кудряшев. — Ну, я спущу цену, облегчу вас, — а что же хозяева на это скажут? Да у меня еще, молодцы, и денег-то не хватит!
— Неуж обнищали, ваше почтение?..
— В обрез, милые! Ведь нам хозяева-то присылают — не разгуляешься, а дай бог у нитки х ниткой концы сплесть!
— Свои потревожьте; хозяева вашу милость не обочтут! — с иронией ответил Еж.
— Свои!.. А ты считал в моем-то кармане?
— Мы, ваше почтение, и в своих-то отвыкли высчитывать, так уж нам ли чужой мерить, глубок аль мелок?
— И спроси прежде, еще есть ли свое-то?
— Полагать бы надоть…
— Почему-ж… ну-ко?
— По приметам бы…
— Каким? Что на лбу написаны?
— По нашей, по мужичьей, примете мы судим. На нашу сметку, ваше почтение, коли у человека денег нет, так он и ростом ровно пониже выглядит, и с лица будто темней! А человек с деньгой, не во гнев вашей милости, и белей, и румяней… И усмешка на алых устах, и живот, как у вашей же милости!
— Ну, так вот что, молодцы, слушайте, — обратился к толпе управляющий.
Толпа стихла и сдвинулась к решетке, надавив на передние ряды.
— Так и быть, исполню вашу просьбу, спущу вам по рублю… довольны ли?..
— Обрадовал, ха-ха-ха… ну-у! — прокатилось в толпе. — На помин по душе хватит!
— Ну, по скольку же, наконец?
— Самонастоящую хозяйскую ценку прикиньте, будьте милостивы! а рублик-то мы уж на расходы жертвуем, будто как хозяйские убытки прикрыть…
— Не мелко же ты забрел, любезный!
— В глыбком месте более простору, ваше почтение, по крайности, есть где поплавать, ручки, ножки расправить.
— Не могу! — решительно ответил управляющий.
— Ва-аше почтение!
— И не просите, не могу! Что можно сделать, то сделаю по совести. А больше не просите!
— Ах, ваше почтение, на все бы власть ваша, да уж коли вы не можете — что ж, и мы свое слово колышками подопрем!
— Слово… какое слово?
— Обратной дорожки в лесу не протаптывать!
— Силой хотите принудить, что ли?
— Силой-то и детеныш у матки молока не выпросит, а все более лаской, ваше почтение! Мы с доброго слова просим!
— Вы одумайтесь, чего вы просите!.. — прервал его взволнованным голосом Василий Никитич.
— Одумайся-ко ты, ваше почтение! — выдвинувшись к решетке, произнес Фрол Иваныч. — Наша-то дума надумана!
По лицу Василия Никитича внезапно пробежало веселое настроение. Он широко улыбнулся, раскрыл глаза, в которых просвечивалась лукавая насмешка.
— Ну что ж… ребята, как же, а? Хозяйские цены взять, что ли, а?.. — весело спросил вдруг он. — А?.. обрадовать…
— Истинно, ваша милость! То-ись, ах, как обрадуете!
— А надброс-то ваш брать, а? — заигрывающим голосом продолжал он.
— Рублик-то-с?
— Ха… ха… ну, ну, что делать! — обратился он к конторщику. — Уважим им, Николай Дмитрич! На будущий год, может быть, и они нам за это горы разгребут! Так, молодцы, что ль?
— Озолотим!.. — почти в голос ответила толпа.
Более прозорливому наблюдателю невольно бы бросились в глаза и внезапная беспричинная
