«Меня, — продолжает Кампредон, — посадили за одним столом с адмиралом Апраксиным, исполнявшим обязанности хозяина праздника. Князь-папа, или патриарх, занимал со своими мнимыми кардиналами верхний конец стола, а посередине помещались сановники в орденских лентах, царские министры и генералы. Как всегда в подобных случаях, пили страшно много, и каюта до того наполнилась наконец дымом и гулом голосов, что невозможно было ни дышать, ни расслышать друг друга. Папа и кардиналы стали петь, а караул никого не выпускал, так что я никогда в жизни не подвергался такому тяжкому испытанию»(343).
Празднование первой годовщины Гренгамского сражения 27 июля 1721 года было ознаменовано спуском на воду нового военного корабля «Пантелеймон-Виктория». Это событие подробно и красочно описано в дневнике Ф. В. Берхгольца. Когда приглашенные собрались в Адмиралтействе, «его величество царь был уже там и прилежно трудился над приготовлением к спуску». Убедившись, что всё готово, он взошел на корабль и приказал начать его освящение. Этот обряд был совершен новгородским епископом Феодосием Яновским в задней каюте. По окончании церемонии Петр расставил почетных гостей по местам, откуда лучше всего можно было видеть спуск, а сам вновь направился к кораблю, поскольку «должен был собственноручно сделать первый удар при отнятии подмостков».
Голштинский камер-юнкер подробно описал технологию спуска корабля со стапелей: «Корабль, назначенный к спуску, был прикреплен большими железными балками к полозьям, намазанным жиром, с которых он съезжает на воду, когда поперечные балки, держащие его с обеих сторон на стапеле, снизу вдруг отнимаются и в то же время отдергиваются веревками. При отнятии задней балки корабль сперва медленно спустился со штапеля, но потом как стрела слетел на воду… Когда он пошел по воде, с него раздались звуки литавр и труб, смешавшиеся с шумными восклицаниями народа… В то же время началась пушечная пальба в крепости и Адмиралтействе. Выплыв на средину реки, корабль повернулся и шел несколько времени по течению воды; потом остановился на якоре. Этот счастливый спуск несказанно радовал царя, который, лишь только корабль сошел на воду, тот час поехал на него в своей шлюпке и стал принимать всех гостей, спешивших туда один за другим».
В корабельных каютах столы были уставлены холодными кушаньями. Екатерина Алексеевна и другие дамы расположились в верхней каюте, а Петр с мужчинами — в нижней. «При подобных празднествах мало обращают внимания на этикет и все обыкновенно садятся как придется», — отметил Берхгольц. На одном конце стола расположился князь-папа П. И. Бутурлин со своими кардиналами; А. Д. Меншиков и Ф. М. Апраксин сели друг против друга, а справа и слева от них разместились сенаторы и другие вельможи.
На празднованиях в честь спуска на воду кораблей положено было пить крепкое венгерское вино. Для каждого такого случая Петр приказывал «выдавать Адмиралтейству 1000 рублей на вино и кушанье». «…Последнее, — пишет голштинец, — обходится недорого, потому что бывает только холодное и не слишком изысканное, но вино, которого выпивается страшное количество, стоит очень много». Заметив, что некоторые из гостей пили бургундское, рейнвейн или французское белое вино, «его величество сильно рассердился и приказал всем и каждому за столом выпить в наказание в своем присутствии по огромному стакану венгерского». Поскольку стаканы наполнялись по приказу царя из двух разных бутылок и все гости сразу же сильно опьянели, Берхгольц резонно предположил, что в вино подливали водку. Затем Петр ушел в верхнюю каюту к супруге и обратно уже не возвращался; «уходя в неудовольствии к царице, он поставил часовых, чтоб никто и ни под каким видом не мог уехать с корабля до его приказания». В его отсутствие возлияния продолжались; дело доходило до драк или, наоборот, братания. Апраксин плакал, Меншиков упал замертво и был с трудом приведен в чувство своей заботливой супругой. Наконец пришло известие, что царь и царица уже уехали и что выход свободен. По этому случаю «радость была всеобщая»(344).
Спуски на воду кораблей в петровское время происходили часто, но празднования по этому поводу не отличались разнообразием программы. Государь в каждом подобном случае стремился напоить гостей до умопомрачения, поскольку, по его мнению, только в таком состоянии можно было от души веселиться и радоваться успехам российского кораблестроения.
Важное место в череде праздников в окружении Петра Великого занимали именины и дни рождения царя, его родственников и ближайших друзей, а также такие семейные памятные даты, как день второго бракосочетания государя.
Свое 36-летие Петр I отметил 30 мая 1708 года в Нарве, где присутствовал «при обращении лютеранской кирки в православную церковь», а затем вместе с прибывшими из Москвы вдовствующими царицами Марфой Матвеевной и Прасковьей Федоровной и своими сестрами Екатериной, Феодосией и Натальей поехал в Кроншлот, где они «проводили время в осмотре флота, в развлечениях на воде и в праздновании дня рождения Его Величества. Затем они вернулись в Петербург, чтобы месяцем позже «выехать в Нарву, провести там день тезоименитства государева»(345).
В Петербурге Петр обычно отмечал свои дни рождения и именины весело и с размахом. Например, в конце мая 1710 года он устроил в петербургском кружале пир, на котором в числе прочих гостей присутствовали датский посланник Юст Юль и польско-саксонский посланник Фридрих Фицтум. После обеда все гости перебрались в дом князя Меншикова, куда явились также Екатерина Алексеевна и дочери покойного царя Иоанна со свитой. Как отметил Юль, «тут снова весело кутили, пили и танцевали». По свидетельству датского дипломата, вельможи не поскупились: Меншиков подарил царю 100 тысяч рублей и, кроме того, 28 восьмифунтовых пушек, отлитых по распоряжению светлейшего князя в Нарве. Тайный советник Иван Алексеевич Мусин-Пушкин презентовал государю 20 тысяч рублей(346).
В день Петра и Павла в 1710 году большой пир был устроен у князя Меншикова. Юст Юль рассказывает об этом празднике: «…много ели, много пили и много стреляли; и разгула, и шума было здесь столько же, сколько на любом крестьянском пиру. Среди обеда внесли цельного жареного быка; жарили его в течение двух дней. Попойку и кутеж мы выносили до 4 ч. утра». На следующий день в доме светлейшего «было большое собрание, состоявшее как из мужчин, так и из женщин. Тут все присутствующие без различия пола и состояния вынуждены были прыгнуть в канал, вырытый князем на его счет у его дома, и простоять там два часа кряду, выпивая заздравные чаши. Одни только царевны были пощажены». «Что до меня, — гордо заявляет Юль, — то я от этого мужицкого праздника устранился»(347).
По свидетельству английского посланника Джеймса Джеффриса, день рождения царя в 1719 году «отпразднован был большим пиршеством»: «Его Величеству минуло 47 лет. Он поутру пожаловал орден Св. Андрея Первозванного барону Шафирову, затем около полудня прибыл в церковь. После молебствия с укреплений раздались пушечные выстрелы, государь же отправился в здание почтамта, где приготовлен был стол для дворян и других знатных особ. Были приглашены и иностранные уполномоченные». Радостное настроение виновника торжества усугубилось полученным в этот день известием о победе, одержанной 24 мая ревельской эскадрой над шведами(348).
Празднование именин Петра 129 июня 1721 года отражено в дневнике Берхгольца: «Было тезоименитство царя, которое здесь почти более празднуется, чем день его рождения». Около одиннадцати часов утра царь вышел к стоявшей в строю гвардии. Голштинский камер-юнкер отметил: «…после первого залпа из ружей он хотел поспешно удалиться: вероятно, ему или очень хотелось кушать (так как он обыкновенно обедает в 11 часов), или он был занят какими-нибудь мыслями и забыл про обычный порядок, по которому эти залпы повторялись три раза. Но князь Меншиков побежал за ним и спросил, не угодно ли ему будет остаться до окончания стрельбы. Тогда царь воротился, выждал, пока всё кончилось, и ушел… Уходя, он сильно тряс головой и подымал плечи, что было признаком, что мысли его заняты чем-нибудь другим и что он в дурном расположении духа». После обеда высшее общество собралось в Летнем саду.
