— В таком случае скажите, что лучше — скомкать учебу командиров или сделать лишнюю сотню дыр в мишенях?
— Михаил Сергеевич, не я определяю, что лучше, а что хуже.
— Кое-когда и вы.
— Так было при Денисе Гавриловиче. Теперь иначе.
— Как его здоровье?
— Прошел медицинскую комиссию. В отставку.
— Даже!
— Глубокий инфаркт.
— Жаль.
— Да.
— Не в обиде на него? Он ведь не отпустил вас ко мне начальником штаба.
— Нет. С ним работать было приятно.
— Может быть, допросить вас у Амбаровского? Заместителем.
— Не стоит.
— Почему?
— Я только штабник, — невесело ответил Рогов.
— Вот поэтому я и попрошу вас к себе. Вам надо побыть на строевой работе.
— Спасибо. Но ничего не выйдет.
После марша штаб дивизии расположился в густой хвойной роще. В ожидании полков, которые должны были подойти сюда с разных сторон и разыграть встречный бой, офицеры штаба дивизии собрались в большой палатке первого отделения и, куря, обсуждали спортивные новости.
Комдив в сопровождении Рогова вошел в палатку. Вольные позы офицеров, густой дым, лениво уплывающий в черное окно, говорили о том, что штаб руководства собрался и готов учить, но не учиться сам.
Резко откинув брезентовую дверь, вошел Сердич. По смущению офицеров он догадался, что комдив застал их не такими, какими они должны быть на учении, и с досадой подумал о своем промахе.
Комдив выслушал его короткий доклад, в котором звучало нетерпение сделать офицерам резкое замечание, и, ничего не сказав, уселся за накрытый картой стол. Подумал, чем занять офицеров, и объявил результаты подъема войск по тревоге: часть танковых и артиллерийских подразделений и тылы дивизии задержались с погрузкой боеприпасов, а затем попали под авиационный удар противника. Повременив, добавил:
— Из штаба соединения «восточных» сообщили, что на вертолетах к границе выброшено прикрытие.
Это небольшое дополнение резко меняло обстановку и требовало внести существенные поправки в план учения. Не понимая, к чему комдив это делает незадолго до розыгрыша первого эпизода, Сердич в удивлении приподнял густые брови.
— Все эти данные, — подтвердил Горин, — и как можно быстрее, нужно сообщить полкам и подготовить необходимые изменения во все вводные.
— Если сочтете возможным, объясните почему? — подавляя недоумение, спросил начальник штаба.
— Учиться должны все.
— Понял вас.
Сердич круто повернулся к офицерам штаба. Комдив и Рогов направились к начальнику артиллерии дивизии.
Полковник Амирджанов, окруженный подчиненными, шумно разбирал чье-то предложение. Увидев командира дивизии, он живо взял фуражку, покрыл ею синюю от седины голову, и его широкая в плечах фигура, достигшая критической для военного человека полноты, стремительно тронулась с места.
— Что громим, Ашот Лазаревич? — спросил Горин, подсаживаясь к столу. Начальник артиллерии, сверкнув кипящими молодой энергией глазами, расплылся в широкой улыбке.
— Молодежь пытается убедить меня в том, что современной артиллерии нет нужды прижиматься к пехоте. Пехота — не женщина, мы — не кавалеры! Как острят! Не хуже столетних стариков. Дорогие мои! — Ашот Лазаревич круто повернулся к офицерам. — Не приучим себя вместе с пехотой таскать каштаны из огня, о-о! Получится, как зимой сорок второго: пехота — в атаку, артиллерия — оправдываться: стрелять не можем, далеко, неэффективно…
Когда Амирджанов выпалил шквал своих замечаний, комдив спросил притихших офицеров:
— Кто хочет возразить? Нет таких? Значит, согласны. У меня два слова. Для вас главная задача на время учения — научить артиллеристов быстро понимать пехотных командиров и помогать им. Вам тоже советую почаще заходить к операторам. Кстати, к ним поступили новые данные.
Офицеры вышли из палатки. Начальник артиллерии расплылся в доброжелательной улыбке.
— Если до отъезда к Берчуку у нас есть пять минут, я могу угостить вас кофе. Рецепт — секрет семейства Амирджановых. Одна чашечка — и всю ночь двадцатипятилетний.
— Как, Илларион Иванович? — обратился Горин к Рогову.
— Не откажусь.
Полыхнула молния, грянул гром, и тут же на машину обрушился ливень. Секунду или две можно было различить частые удары тяжелых капель по тенту, но затем все слилось в один протяжный гул. Свет трех фар с трудом вдавливался в водяную завесу и тупо гас в нескольких метрах от машины. Как ни менял шофер направление луча верхней фары, в потоке воды он не всегда замечал ухабы, и машину бросало из стороны в сторону. Умолк даже неистощимый на истории Ашот Лазаревич. Горин напряженно следил за поворотами дороги и перекрестками, то и дело сверяя показания спидометра с картой. Дважды пришлось остановиться, выйти под дождь, поговорить с шофером. Лишь к рассвету Горин подъехал к штабу Берчука, колонна которого стояла под высокими березами, ронявшими на машины редкую капель. Командир полка, казавшийся еще массивнее в плащ-накидке, стоял у штабного бронетранспортера и, глядя на карту, через люк слушал доклад начальника разведки.
Узнав машину командира дивизии, полковник снял плащ-накидку, положил ее на мокрую броню и стал ждать, когда Горин подъедет.
— Опаздываете? — спросил Горин, подавая руку.
— Немного, — ответил Берчук и прошел к Рогову и Амирджанову, чтобы поздороваться.
— Почему?
— Дождь. И получили не совсем понятные данные. Надо уточнить.
— Уточняйте.
Берчук вернулся к бронетранспортеру, в верхнем люке которого показалась лысая голова начальника штаба. Торопливо тыкая карандашом, он начал что-то доказывать командиру полка. Тот стоял все более хмурясь. Наконец не выдержал, сделал замечание, и начальник штаба умерил жестикуляцию.
Подошел Горин с Роговым и Амирджановым.
— Ну что? — спросил комдив, обращаясь к начальнику штаба.
Подполковник спрыгнул с бронетранспортера, доложил обстановку и свое мнение: с ограниченным количеством боеприпасов у артиллерии атаковать противника нецелесообразно.
Берчук попросил еще десять минут подумать.
Амирджанов, воспользовавшись заминкой командира полка, попросил разрешения сходить к своим артиллеристам, машины которых стояли в отдалении.
— Чем занимается командир артиллерийской группы? — спросил он со злой усмешкой, открыв дверку машины.
Молодой майор с начищенным академическим значком спокойно оставил машину, встал перед Амирджановым и доложил ему с невозмутимой серьезностью в желто-голубых глазах:
— Жду указаний полковника Берчука.
— Ждете?
