С разрешения вдовы поэта Е. В. Ермиловой мы перепечатываем ее в нашей постоянной рубрике 'Мир Кожинова'.
ВАДИМ КОЖИНОВ О РУССКОМ САМОСОЗНАНИИ: В КАКОЙ СТРАНЕ МЫ ЖИВЕМ?
Жизнь слагается из многих сторон и аспектов, поэтому и ответы на поставленный в заглавии вопрос могут быть существенно разными. Вполне уместно, как представляется, начать следующим образом: мы живем в стране с тысячелетней культурой, где сегодня идет борьба между 'патриотами' и 'либералами', - ибо, характеризуя в самом широком, самом общем плане разногласия и противостояния в среде современных политических деятелей и идеологов, их обычно делят именно на 'патриотов' и 'либералов'; под последними подразумевают тех, кто стремится перестроить Россию по образу и подобию Запада.
Между тем деление это, несмотря на всю его распространенность и вроде бы неоспоримую очевидность, только запутывает и затемняет общественное сознание. Пред нами, к прискорбию, застарелая российская беда: ведь более полутора столетия назад в сознание людей было внедрено столь же поверхностное деление на славянофилов и западников. И для понимания смысла нынешнего противопоставления 'либералов' и 'патриотов' уместно и даже необходимо вглядеться в те, уже давние времена.
В июне 1880 г. Достоевский с полной определенностью сказал в своей 'Пушкинской речи': 'О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение…'. Для настоящего русского, провозгласил Федор Михайлович, Европа и ее удел 'так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли.'. И позже пояснил: '.стремление
наше в Европу, даже со всеми увлечениями и крайностями его, было не только законно и разумно в основании своем, но и народно, совпадало вполне с стремлениями самого духа народного…' [20, с. 536, 516].
Достоевский говорил об осуществлении этого стремления в эпоху Петра I. Но осуществлялось оно, конечно, и раньше: и при Иване III, и еще при Ярославе Мудром, выдавшем своих дочерей за королей Франции и Дании, и при внуке Ярослава - Владимире Мономахе, обвенчавшемся с дочерью короля Англии, что вряд ли было бы возможно без достаточно развитых отношений Руси с Западом.
Как известно, многие, считавшие себя западниками, слушатели речи Достоевского восприняли ее - по крайней мере, поначалу - с полным одобрением и даже восторженно [52, с. 236]. И в написанном вскоре 'Объяснительном слове' к своей 'Речи' Достоевский призвал их к совместной деятельности [20, с. 519]. Ясно, что он отнюдь не отлучал от патриотизма этих, по его признанию, 'очень многих просвещеннейших. деятелей и вполне русских людей', способных прояснить, несмотря на свои западнические увлечения, 'самостоятельность и личность русского духа, законность его бытия' [20, с. 522]. Для Достоевского была неприемлема лишь, как он выразился в том же 'Объяснительном слове', 'масса-то вашего западничества, середина-то, улица-то, по которой влачится идея - все эти смерды направления', только и мечтающие всю Россию 'пересоздать и переделать, - если уж .нельзя органически, то по крайней мере механически' заставить ее 'усвоить себе гражданское устройство точь-в-точь как в европейских землях' [20, с. 522, 520].
Забегая вперед, скажу:именно эту цель ставят перед собой и нынешние 'прогрессисты-реформаторы' России - восприемники позднейших последователей западничества, совершивших Февральский переворот 1917 г. и образовавших Временное правительство. Но об этом позже, а пока обратимся к суждению Достоевского о том, что настоящему русскому человеку Европа и ее удел так же дороги, как Россия. Позволю себе заметить, что в полемическом запале Федор Михайлович несколько перегнул палку. Наверное, точнее было бы сказать: не 'так же до'роги', а 'тоже до'роги'. Поскольку речь идет о людях России, естественно полагать, что 'удел своей родной земли' волнует или должен их волновать все же больше, чем удел других земель, - и необязательно в силу национального эгоизма, а потому что собственная судьба в той или иной мере зависит от нас самих.
Эта сторона проблемы, связанная с проявлением в русской общественной жизни феноменов западничества и славянофильства как устремленности к определенной цели и отнюдь не в последнюю очередь идеалу нравственно-эстетическому, чрезвычайно существенна. А между тем мало кто о ней задумывается. Западники, для которых Европа - своего рода эталон, - люди, как писал Достоевский, по меньшей мере, среднего уровня - 'середина', 'улица', причем, добавлю от себя, 'улица' в наши дни весьма агрессивная1.
Кто такой последовательный западник? Казалось бы, человек, преодолевший свою русскость как нечто второсортное и, таким образом, сравнявшийся с людьми Запада. Однако абсолютно ясно, что последние никак не могут быть западниками в терминологическом значении слова - то есть людьми, прямо-таки жаждущими искоренить свое, родное и усвоить чужой образ мысли и жизни! Чтобы сравняться, к примеру, с западноевропейцами, наш западник должен стать не западноевропейцем вообще, а англичанином, французом, немцем. Короче говоря, это тип именно русского человека - и русское выступает в нем даже резче, чем в соотечественниках, которые попросту живут в своем мире, оставаясь самими собой. Резче -
ибо в западниках очевиден некий надлом, истерично изживаемый ими 'комплекс национальной неполноценности'. Вот достаточно приметное в этом отношении сочинение 'Государство и эволюция', принадлежащее перу недавнего 'главного реформатора' России - Е. Т. Гайдара. Признавая, что большинство стран с рыночной экономикой гораздо беднее нас, живет хуже нас, автор, тем не менее, всю ответственность за нынешний 'развал' российской экономики возлагает на 'ошибочно' выбранный путь развития. С негодованием пишет он, что 'в центре' бытия России 'всегда был громадный магнит бюрократического государства. Именно оно определило траекторию российской истории.' Даже 'радикальнейшая в истории человечества революция1 не поколебала 'медного всадника' русской истории'.
Все эти выводы, понятно, продиктованы сопоставлением России со странами Запада, где государство играло намного более 'скромную' роль. Гайдар, впрочем, и не скрывает, что его оценка российской истории как 'искаженной' истории Запада целиком основана на приводимых им сопоставлениях. 'Государство страшно исказило новейшую историю.'. Вся задача, мол, состоит в том, 'чтобы сместить главный вектор истории' [14].
Согласимся, столь решительный подход к делу заведомо сомнителен ('сместить главный вектор'!), а использование созданной пушкинским гением поэмы 'Медный всадник', исполненной глубочайшим и богатейшим смыслом, предстает как легковесная претензия2.
Увы, авторы подобных сочинений то ли не способны высвободиться из плена якобы отвергаемых ими 'марксистских догм', то ли просто не в состоянии понять, что благосостояние той или иной страны зависит не столько от типа государства, его политического устройства, сколько от исторически сложившихся идеалов, культуры производства, неравномерного распределения природных ресурсов, их перекачки из развивающихся стран в развитые и многих других факторов, как раз и определяющих 'главный вектор' развития. Исходя из того, что мы должны жить, как высокоразвитые страны - то есть как живет всего лишь 15 населения Земли, так называемый 'золотой миллиард', они как-то ухитряются не замечать, что русский человек никогда не будет так неистово3 и монотонно - изо дня в день, в течение всей жизни - работать, как работают на Западе, - и не в силу 'врожденной русской лени', а из-за другого отношения к материальным благам, другого расклада в его иерархии материальных и духовных ценностей. Немцы и японцы и на заре своей истории работали все-таки прилежней нас. Это факт: на Западе живут так, как там работают. И нам, чтобы жить как немцы или японцы, надо попросту перевоплотиться в них, и природу их к себе перенести, и климат, и геополитическое положение, и религию, и традиции. Каждому понятно, что такая постановка вопроса совершенно абсурдна, недостойна здравомыслящего человека.
Нет сомнения, государство в истории России имело исключительное значение. Но у Гайдара и его единомышленников выпячивается, как правило, лишь одна сторона российского бытия, совершенно непонятная без учета иных аспектов. Вспомним хотя бы о том, сколько русских людей на протяжении столетий уходило с контролируемой государством территории - на юг, север, восток, в результате чего и образовались, в частности, вольное казачество* и не подчиняющееся ни светской, ни церковной власти
