частушки поет.
- Это он может, - улыбнулся я.
- Беспокойства от него нет, - продолжал Петро. - Это после операции он все встать рвался, трубку из живота выдергивал.
- Знаю. Сам позавчера всю ночь воевать с ним замучился.
- Да-да, помню. Но сейчас он уже утих, смирился.
- Спасибо, Петро. Может, тебе что надо? Соки там, фрукты?..
- У меня все есть. Если только курево…
Слово 'курево' отец в громогласной речи Петра уловил. Что не надо - слышит. Оживился:
- Курнуть бы.
- Дай ему пару раз пыхнуть, - разрешил Петро, - только форточку открой.
Я прикурил сигарету, вложил ее отцу в губы.
- Я сам, - перехватил он пальцами сигарету. Раз, второй затянулся. - Хорошо! - закрыл в блаженстве глаза.
Я отобрал у него сигарету, затушил, поплевав в ладонь.
- Как мать? - спросил отец, не открывая глаз.
- Уже ходит, - прокричал я ему на ухо.
- Ходит - это хорошо, - вынес вердикт отец. - Передавай ей привет. Скажи, что я ее еще больше люблю.
Он открыл глаза. Они были мокрые от слез. Застыдившись, видимо, он хотел их смахнуть рукой, но она слушалась плохо, неловко задела одеяло, оно криво сползло, приоткрыв серо-сизые ножки-палочки, беспомощную, безжизненную плоть, выше - какие-то бинты, пластыри. Пряча глаза, я укрыл его, неожиданно для себя припал губами к его слабеющей руке.
- Ничего, - сказал отец, - мы с тобой еще гирей побалуемся. Сколько помню себя, двухпудовик всегда валялся у нас во дворе, и отец,
раздевшись по пояс, играл гирей - выжимал, толкал, бросал, ловил. Став старым, после рюмки-другой он по-прежнему хватался за гирю. А как-то взялся за нее вскоре после операции аппендицита. Мама психанула, схватила двухпудовик и выбросила через забор. Отец любит теперь рассказывать эту историю гостям: 'Вот у нас мать! Взяла гирю и через забор! Богатырша!'
…Принесли ужин. Я хотел отца покормить, но он отмахнулся: 'Я сам'. Вспотев, осилил две ложки больничной каши, но блинчик домашний съел.
- Ничего, - сказал, рассматривая свои исхудавшие руки, - мать откормит. А ты, Серега, иди. В следующий раз принеси почитать.
- Газеты?
- Нет, надоели. Принеси книгу. Стихи.
- Кого конкретно? Какие?
- Какие-какие? Хорошие. Если стихи плохие - это уже не стихи. Понял? Понял, батя, давно понял. Ты у нас молодец! Поживешь еще, если на
стихи, как вьюношу, потянуло.
Возвращаясь из больницы, квартала за три до дома попросил водителя остановиться:
- Все, до завтра. А я пройдусь пешком, проветрюсь.
Какой там, проветрюсь! Мимо несся поток машин, бросаясь ошметками
3*
весенней грязи. Хорошо жить стали - иномарки наполовину выдавили уже 'Жигули', 'Волги'. 'Москвичат', тех совсем уже почти не видно.
Я свернул за угол, спасаясь от сплошного автомобильного гула. Но и здесь успокоения не было: из дверей игрового клуба вырывался на улицу раскалывающий голову грохот тяжелого рока. Неподалеку скандалила прилично одетая пожилая парочка:
- Сколько раз я тебе говорил: не играй! - высоким противным голосом воспитывал мужик женщину.
- Бонуса, сука, не дал! - оправдывалась она, все еще не остывшая от дурной игры.
- Во дает! - восхитился неизвестно откуда взявшийся прыщеватый
парнишка. - Такие ставки делает тёха! На сто пятьдесят! На триста! Тыщ сорок просадила!
'Окончательно подсела, - подумал я с некоторым даже сочувствием, - пропадет баба'.
- Сотенки не найдется? - попросил вежливо парнишка. - Я отдам. Честное пацановское слово!
К этому сочувствия уже не было. Я ему посоветовал играть на свои. Или вообще не играть.
- Буржуй недорезанный! - заверещал он как припадочный. - Зарежу гада!
Из игрового клуба высыпала ватага таких же, как он, юнцов. Начали обступать.
- Цыц! - раздалось у меня за спиной. - Пошли вон, подонки! Пацаны, озираясь и скалясь, как волчата, потянулись к дверям соседнего магазина.
Я оглянулся. Бухавец, Осетров. А с ними незнакомый мужик с широким, в оспинах, лицом.
- Наш редактор, - представил меня ему Рома Осетров.
- Рад познакомиться, - протянул руку мужик, - капитан милиции Осокин.
- Зайдемте куда-нибудь, - предложил Бухавец. - Разговор есть. Выбрали средней руки пивнушку. Я заказал всем пива, соленых орешков.
- Я как раз тот мент, - сказал Осокин, глядя мне прямо в глаза, - который слил вашим ребятам информацию.
- Подтверждаю, - пробасил Бухавец, - перед вами все три подельника.
- Меня вычислили, - продолжал капитан, - я запираться не стал, поскольку никакой вины за собой не чувствую. Да и от ребят, возможно, отстанут.
Нам принесли пива. Ребята, отхлебнув, закурили.
- И зачем вы это сделали? - спросил я.
- Ничего он не сливал, - заступился за него Бухавец. - По пьяни рассказал, а потом уже, на трезвяк, мы все реально обсудили и решили, что молчать нельзя.
- Нельзя, - кивнул головой Рома Осетров.
- Да поймите вы! - взвинтился капитан. - Мы же его, суку, и брали с поличным. Знаете, сколько при нем героина было? Его реально судили, и вот вместо зоны он на свободе гуляет… Что должен был делать честный мент?
- И вы не знали, что он завербован спецслужбами?
- Конечно, не знал. Откуда, блин, мог я знать? Да и не верю я ни в какую вербовку. 'Крышуют' они его элементарно. Обогащаются. Ежику и тому понятно.
- Я, капитан, вроде бы не ежик, но объясните, при чем здесь гостайна?
- Другой статьи не нашли. Но дурость это, скажу вам, полная! Я - не носитель конкретной гостайны, ваши орлы - тем более. Ладно, выпьем давайте за ребят, они у вас правильные!
Сдвинули со звоном кружки.
- Хотите шквару расскажу? - предложил Бухавец.
- Валяй, Роман Константинович.
- Умрете от смеха. Наркодилер этот подал на нас с Ромой и на газету иск в суд. Отгадайте, на сколько? На полтора миллиона! Не хило?
- Не сочиняй.
- Не сочиняю. Немцов после допроса доверительно шепнул. Получите, мол, иск по защите чести, достоинства…
- … И деловой репутации, - дополнил Рома Осетров.
Мы не очень весело рассмеялись. Дожили - спецслужба стала заботиться о деловой репутации преступника. Нет, что-то здесь не так: опять пугают, наверное.
Я стал собираться, подозвал официанта, чтобы расплатиться.
- Подождите, - остановил меня Бухавец. - Я не сказал главного. Следствие закончено, нам всем троим предъявляют обвинение.
- Быть не может! Мне обещали…
- Нашли кому верить. Дело уже в прокуратуре: через день-другой начнем знакомиться с обвинительным
