издерганный, злой. Иной раз закипал гневом от малейшей обиды. То ходил улыбчивый, с шуткой или напевом, а теперь смеяться разучился, тень тенью. Безразличие ко всему появилось. Прежде заводной был, землю, кажется, сдвинул бы с места, а тут яйцо скатилось со стола и разбилось - месяц не мог убрать. Поймал себя на этом и ужаснулся.
В цехе его заботы мало кого волновали. Начальству было не до него, с мастером отношения не складывались. В бригаде если и поинтересуются, то больше для порядка, мимоходом. Своих болячек у каждого достаточно, чтобы еще о чужом горе думать. Утром сосед по станку с участием вроде спросил о жене, захотелось Петру излить душу.
- Хоть криком кричи порой, - признался чистосердечно, - постирать надо, поесть приготовить, сынишка ведь со мной. Вот и кручусь один.
- Плохо без бабы. Ты уж крепись. Жизнь наша такая… - ответил сосед и ушел в кладовую за инструментом, а Петр остался один.
… В палате, где лежала Ольга, стояло десять коек, как в солдатской казарме. Между двумя рядами коек широкий проход. На спинках кроватей в рамках температурные листы с указанием фамилии больной, сделанной операции. Ольга располагалась у самой стенки, там ей меньше мешали. Увидев мужа, заулыбалась, оживилась.
- Здравствуй, - сказал Петр и поцеловал жену.
- Здравствуй, дорогой. - Видно было, что Ольга готовилась к его приходу: причесалась, подкрасила губы. - Как там Сережка? Не балует?
- Он у нас самостоятельный. Ты как себя чувствуешь?
- Не спрашивай… - губы у Ольги скривились.
- Сразу и в слезы. Потерпи, больше терпела.
- Знаешь, как опротивело все. Эта кровать, стены…
- Что врачи говорят?
- Вчера профессор обход проводил. Рубаху на мне заголили, стоят и смотрят. - Ольга заулыбалась. - Стыдно, мужики ведь. А они подшучивают еще. Потом повернули на живот, долго ощупывали спину. Под конец профессор говорит: 'Танцевать любишь?' 'Люблю', - отвечаю. 'Натанцуешься еще вволю и…'. Такое сказал, повторить совестно…
Щеки Ольги покрылись слабым румянцем, она сразу похорошела, став прежней, какой знал ее Петр до несчастья.
- Измучился ты, знаю. Работа, дом - всё на тебе.
- Перебьемся. Нет худа без добра. Как говорит сестра-хозяйка, все на пользу.
- Знаешь, я много передумала всякого. Лежишь колода колодой, уставишься в потолок и перебираешь в памяти подробности жизни. Счастлива, что тебя встретила. Ты потерпи. Ноги тебе мыть буду… - Ольга провела ладонью по щеке мужа.
- Скажешь тоже, - разозлился Петр на самого себя от нежности к жене. Палата постепенно пустела. Ходячие выходили провожать гостей. Петр
поднял сумку, поставил на табурет.
- Принес тут тебе немного…
Достал завернутую в целлофан курицу, положил на тумбочку. Яблоки высыпал в ящик тумбочки.
- Куда мне столько, Петя?
- Поправляйся.
- Сереже пару яблок оставь.
- Купим себе…
- От меня гостинец. Возьми, пожалуйста.
Петр уступил просьбе, отобрал два яблока, какие поменьше. Заглянула дежурная медсестра.
- Авейников, а вас не касается? Прием окончен.
- Жену вот только приведу в порядок…
- Раньше о чем думали?
- Не при народе же протирать от пролежней.
- Меня не касается. Здесь вам не гостиница и не дом отдыха.
- Не связывайся, Петя, - сказала тихо жена и потянула мужа за рукав. - Ты уйдешь, а мне лежать. На мне и скажется…
- Ну ее. Займемся лучше процедурами. Спирт в тумбочке?
- На месте. Там и вата.
- Обними меня.
Ольга доверчиво обняла Петра руками, он приподнял ее осторожно и повернул на живот.
- Хорошо как… - сказала Ольга.
- И полежи.
На спине Ольги, разветвляясь от крестца, пролегли до ребер два багровых рубца с равномерными отметинами от швов. Он представил, какие перенесла жена муки, не утерпел от жалости к ней и прикоснулся к рубцу губами.
- Что ты, что ты… - вздрогнув, прошептала Ольга. - Люди ведь… Смочив камфарным спиртом тампон, Петр с легким нажимом принялся
протирать спину жены. Смочил новый тампон и протер осторожно места вдоль позвоночника.
- И самая приятная для тебя процедура, - сказал, улыбаясь. Заменил вату, протер спиртом ложбинку на крестце, округлые ягодицы.
- Петя…
- Лежи, лежи. Права медсестра, и на курорте подобное удовольствие не удается.
- Бессовестный… Выздоровею, отплачу тебе за все.
- Надеюсь.
Осторожно приподняв, Авейников снова повернул жену на спину, она перевела дух, лежала не шелохнувшись.
- Такая бы легкость постоянно… Ну, иди, а то сестра раскричится.
В коридоре медсестра, когда Авейников поравнялся с ней, с желчью заметила:
- Откуда жадность только? Ни себе, ни людям покоя, и все из-за какой-то десятки в неделю.
- Не жалко мне денег, но нет их у меня, нет! - выкрикнул Петр и пошел, проклиная все на свете.
- Зачем ты обидела человека, Серафима? - услышал он за спиной. - Пожалеть надо, а ты… Только бы урвать свое.
- Меня пожалел кто? Жалостливые больно все! А ты потаскай горшки да утки за мою зарплату, потаскай!
На следующий день в цехе выдавали получку. Закончив смену, Авейни-ков убрал станок, привычно закрыл тумбочку и пошел в кассу. Впереди него стояли человек восемь, все - с токарного участка. Петр дождался очереди, взял зеленую пластмассовую ручку, привязанную к окошку капроновой ниткой, отыскал в ведомости свою фамилию и обомлел. В графе значилась сумма вдвое меньше предполагаемой. Не поверил глазам, провел пальцем от фамилии до указанной суммы выплаты. Обмана не было: причиталась ему половина того, что рассчитывал по нарядам.
- Тут какая-то ошибка, - сказал растерянно кассирше. - На такие деньги семью не прокормишь.
- Сколько начислено, то и выдаю. Узнайте у мастера, почему так мало. Петр механически сунул деньги в карман и побежал в конторку мастера. Шубичев сидел на месте. Увидел Авейникова, занервничал.
- Почему так мало начислили?
- Перерасход у нас фонда зарплаты! В следующий месяц доплачу.
- А жить мне как до того дня? Может, с протянутой рукой идти?
Плакат на шею - и к Смольному, так, что ли?
- Не по-людски, - вмешались сидевшие в конторке мужчины. - Кто и потерпит, а у него жена в больнице, понимать надо.
- Заплатим! Что зря глотки дерете? Чего?
- Чего… Ему полмесяца жить надо… - И посоветовали Авейникову: - Материальную помощь попроси, обязаны дать, коль такая несуразица.
