наличии связи работягам не составляет труда собраться где-нибудь возле пивного ларька. Вот и сейчас за угольным складом мы бодрим организмы лучезарным напитком 'Анапа'.
Как всегда зимой, быстро темнеет, одиннадцатичасовой рабочий день уже не кажется таким длинным. Основная работа, по утренним нарядам, сделана, и теперь главное не попадаться на глаза мастеру, он всегда найдет работу. Но на морозе особо не поскрываешься, приходится самим идти сдаваться. По одному заходим в цех, завариваем чай. Кроме нас в цеху никого, и Егорыч озвучивает всеобщее опасение:
— Не нравится мне эта тишина, словно затишье перед бурей.
— Пойдем у электриков посидим, — предлагаю я, — у меня там кореша пушкинские.
— Нет, — отвергает мою идею несгибаемый Егорыч, — и там найдутся доброжелатели, сдадут как стеклотару.
Секундная стрелка часов каждым щелчком отрезает кусочки рабочего времени. Мы слюнявим фильтры сигарет, то и дело поглядывая на часы. За полтора часа можно много успеть, только рвись — не рвись, а больше не заплатят. Вот и сидим мы, три мужика, равнодушно наблюдая, как с каждой минутой идет на убыль наша жизнь. На сколько стаканов я сегодня укоротил свой путь? Заливаю розовый портвейн в глотку, надеясь приукрасить быт, подогнать время. 'Уход от реальности' — фраза из лексикона врача- нарколога, а я бы назвал так фильм, снятый по мотивам моих снов. Только не уход, а бегство. В моих снах все на скоростях, бег с препятствиями, гонки по городским улицам, погони, и все с оглядкой назад. И никак мне
не перескочить через барьер на беговой дорожке, не вырваться за город на машине с кипящим движком, не доскакать на загнанной кобыле до леса, не доползти до горизонта. Никак не вырвусь я за пределы объездной дороги, по которой катает маневровый локомотив, катает мои однообразные дни.
— Чего гоняешь? — протягивает стакан Вадим, Егорыч тут же наполняет его. Осушаю не морщась.
— Эх, рвануть бы отсюда, — сказал я вслух то, что подумал.
— Рви, не рви, а работать негде, — у Егорыча на все готов ответ.
Еще по стакану — и домой. А там снова бешеная скачка, и черные силуэты преследователей. Хлесткие выстрелы кавалерийских карабинов, кислый запах конского пота, крики, ржание, свист нагайки. С тыла настигает конница, с флангов давят цепи пехоты. Солдаты передергивают затворы; пока их фигурки еще малы, но может наступить момент, когда они вдруг станут большими, выше колосьев пшеницы. Тогда их каски будут упираться в небо, а сапоги мне в живот. Это не случится, пока небо вверху, а травы смиренно ложатся под копыта, пока стремящиеся соединиться тиски солдатских цепей не отрежут меня от спасительной 'зеленки'.
МАРИНА ШАМСУТДИНОВА
Может, сказка топает за полем Да бежит по жниве русый заяц. Ничего ты, миленький, не понял, Не брюнет, не лысый, не китаец…
Просто синеглазый мой мальчишка, С юными случайными прыщами. На виске синяк, а может, шишка, Любим вас таких, таких прощаем.
Всех прощаем, где иных набраться, Русый мой русак, любимый Заяц, Станем спорить, драться, целоваться, Не брюнет, не лысый, не китаец…
Мой воитель — воин-охранитель, Верный оградитель мой от страха, Словно сказки русской светлый житель Русый чуб да красная рубаха.
Не рубаха — рыжая футболка, Не кольчуга — камуфляжный китель, (Берцы, стрельбы, смены, самоволка) — Сердца беспардонный похититель.
Скупо вас рождают наши пашни,
Не хватает русого в природе.
Милый мой ни пришлый, ни вчерашний, -
Русый огонёк в честном народе.
На программу вещания выбиты квоты, Пепси пьют и глотают спасительный 'Мом', На экране беснуются рожи и жопы, Тянет дымом отечества вместе с дерьмом.
Не томятся желаньем без презерватива, Пятна сводят и 'Вискасом' кормят котов. Но мучительно мимо, вы слышите, мимо, Прохожу мимо чьих-то горланящих ртов.
Тайга лежала раскрасавицей, Медвежьей шкурой меховой, С такой и гребень-то не справится, Пожар лишь только верховой.
Прошла эпоха одиночников, В тайгу с двуручною пилой Уже не ходят, полуночников Манит туда доход другой.
Не за избою пятистенною, Не за дровами в пять кубов, А тех, кто ширь её бесценную Спустить задёшево готов.
Ползут КАМАЗы многотонные К Иркутску тайною тропой. Такою тайной, ночью тёмною, Что знает каждый постовой.
Где документы правят чистые На свежий лес, таёжный лес, Китайцы дельные и быстрые, Наш лес им нужен позарез.
…Я помню город, соль за городом. Рассвет над шумной Ангарой, А вдалеке, за водным воротом Заросший сопочник густой.
Распродадим, располыхаем, Достанем, спишем, растрясём. Так Авеля прикончил Каин, Так буриданов сдох осёл!
И шкура леса заплешивит, Облезет, зарастёт пеньём. Народ сопьётся и завшивит, А мы ему ещё нальём,
Чтоб спал в угаре беспечальный, Смотрел, пока не надоест Тот сон, где плещется бескрайний Бесценный лес, таёжный лес.
ВЕКОВЕЧНОЕ РУССКОЕ БАРСТВО
Вековечное русское барство, Удивительное постоянство В смене старых и новых картин. Там и варварство, там и чванство, Прикупил по дешёвке дворянство Внук холопий, торгаший сын. Из нагретых обкомовских спален Слово пакостное Хозяин Выбирается из глубин…
Голубиная наша вера,
