был в основном русским. И это не является ни 'русским экстремизмом', ни 'шовинизмом', а связано просто со стремлением к тому, чтобы возникающий строй был более устойчивым и продержался по возможности дольше. Чем
более устойчивым будет складывающийся строй, тем с большей вероятностью мы обеспечим спокойное существование своим детям и внукам. А для этого следует постепенно убеждать руководящее ядро правящего слоя, то есть власть, что он может апеллировать к 'остервенению народа', только предлагая взамен не риторические фигуры (причём в чётко ограниченных рамках), а нечто более конкретное.
Вот здесь и возникает, как мне представляется, основная задача русской интеллигенции. Ведь уже лет 20 (после провозглашения 'гласности') происходят попытки создать русское национальное движение. И надо откровенно признаться, что из этого до сих пор так ничего и не получилось. Видимо, это означает, что 'русские патриоты' пользовались каким-то языком, которого народ не склонен слышать, то есть 'не понимает'. Ведь все обращенные к народу призывы звали к 'протесту', то есть, в огрублённой форме, 'к топору'. А реакция народа была совершенно другой. В самое тяжёлое время он реагировал не столь стандартными средствами: восстаниями, забастовками и т. д., а совершенно новым, невиданным в истории - голодовками.
Значит, чувство народа говорит ему, что сохраняется надежда на то, что интересы власти сами приведут её к правильному решению. По своему происхождению власть - антирусская, и такова же, в значительной мере, и проводившаяся ею политика. В качестве самого яркого примера - это вообще уничтожение национальности как юридического понятия (соответствующей графы в документах - почему тогда не пола или возраста?). В стране, где подавляющая часть населения - русские, эта мера может рассматриваться только как антирусская. Но постепенно власть осознаёт, что у неё вообще нет другой опоры, кроме народа. А народ - в подавляющей части -русский. Это и создаёт двусмысленность современной ситуации. Сейчас лозунг власти - 'Прорвёмся!' Но ведь он типично не логичен. Сама власть никуда 'прорваться' не может. Это есть лишь призыв к 'остервенению народа', то есть к тому, чтобы стянуть потуже кушаки, а если понадобится, то и жертвовать жизнями.
Функция же национальной интеллигенции в этих условиях заключается, как мне кажется, в чёткой формулировке того, что никто за антирусскую власть ни голодать, ни умирать не захочет. Сама власть должна сделать выбор и совершить конкретные действия, показывающие, что она больше не направлена против русских. Одних фраз в теперешней ситуации уже недостаточно.
МИХАИЛ КОДИН
УКРАЛИ НЕ ТОЛЬКО ДЕНЬГИ, НО И ДУШУ НАРОДА
Сила опять стала правом.
Существенный изъян как экономических, так и политических реформ в России - отсутствие в них не только социального, но и этического содержания. Все реформы осуществлялись за счёт обнищания большинства населения и обогащения меньшинства. Оказались попраны исконно российские идеалы - долга, справедливости, правды, искренности, патриотизма, национальной гордости, честности. Российское самосознание, вопреки сложившемуся в течение веков евроазиатскому менталитету, было заменено самосознанием европоцентристским; процесс деиндивидуализации личности сменился процессом апатии и нравственной деградации.
'Русский народ пребывает в национальном обмороке', - с горечью утверждал писатель, лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын. По его мнению, 'сознание россиян впало в летаргию. Мы еле- еле живы: между глухим беспамятством позади и грозно маячащим исчезновением впереди. Когда во всём мире настойчиво развивается 'национализм' - обморок нашего национального сознания, социальная пассивность отнимают у нас и жизненную силу, и даже инстинкт самосохранения'.
Вообще во всякой стране забота правительства должна состоять в том, чтобы народ был многочисленным, сильным и здоровым. Такой народ никому 'просто так' ничего не отдаст. Он сохранит себя, свою территорию, своё государство, где он - хозяин. То есть страна будет жить.
Если же народ маленький и слабый, то у него отнимут всё (или он сам отдаст-продаст или пропьёт- потеряет), растащат территорию. И если такое произойдёт, то никакие 'национальные идеи' будут просто не нужны - некому и незачем будет их воплощать.
Поэтому сейчас для России, потерявшей в XX веке, по разным данным, 70-75 миллионов жизней и превратившейся, по сути дела, в сплошную 'демографическую дыру', страны, где минимум 30 процентов мужчин непомерно злоупотребляют спиртным, где молодёжь 'балуется' наркотиками, где только две из десяти женщин могут нормально рожать, а только каждый десятый ребенок здоров (этот список можно продолжить), - это 'проблема проблем'. А остальные, если мы превратимся в 'страну инвалидов с детства', никакого значения иметь не будут. И даже самые гениальные идеи не помогут, потому что даже десять тысяч безногих солдат всё равно не возьмут крепость.
В результате реформ атрофия национального самосознания у значительной части общества трагически совпала с кризисом политической воли. Это привело к деградации и потере чётко выраженного корпоративного ориентира, к фрагментации, измельчанию политических и социальных потребностей
народа, лидеры которого, по сути дела, предали интересы своих рядовых граждан и с азартом устремились в стихию стяжательства, в борьбу за передел общенародной собственности.
Действительно, одна из загадок современной российской истории - отсутствие сколько-нибудь выраженного социального протеста.
Ни уничтожение сбережений населения в январе 1992 года, ни разграбление национального достояния под видом 'приватизации', ни расстрел парламента в октябре 1993 года, ни бойня в Чечне, унесшая более 70 тысяч жизней, ни многомесячные невыплаты зарплат и пенсий, ни 'шулерский' дефолт 1998 года не порождали ни мощного сопротивления, ни мощного протеста.
Для объяснения бесконечного терпения русского народа нужно обратить внимание на культурные, исторические и психологические факторы. Прежде всего, способность долго терпеть и невероятная приспосабливаемость к тяжёлым условиям жизни вообще являются характерной чертой русского народа. Способность к активной предприимчивости у русских развита слабее, чем у жителей западных стран. Так, из векового отчуждения русского народа от политики и общественной деятельности проистекает, согласно Солженицыну, 'наша нынешняя губительно малая способность к объединению сил, к самоорганизации', следствием чего является 'беспомощность и покорность судьбе, превосходящая все границы'.
Более того, одну из черт русской национальной психологии, отмеченную еще Достоевским в 'Бесах', Ельцин и его окружение гениально использовали в своих интересах. 'Правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно', - говорит Верховенский, и Ставрогин отвечает ему: 'Право на бесчестье - да это все к нам прибегут, ни одного там не останется'.
Начиная 'реформы', Ельцин фактически провозгласил 'право на бесчестье': каждый получил право красть то, чем он управляет и распоряжается. Разным слоям населения воровство было позволено в размерах, зависящих от их положения в социальной иерархии: высшие чиновники положили в карман миллиарды долларов, средний слой бюрократии - миллионы, мелкие чиновники - десятки и сотни тысяч, в самом низу пирамиды колхозники растаскивали остатки колхозного имущества, а рабочие - оборудование заводов.
Падение нравов повлекло за собой активизацию девиантного поведения, резко понизило уровень культуры в обществе, в частности, открыло дорогу на отечественное TV, эстраду, в сферу клубных развлечений 'поделок' западного шоу-бизнеса.
'Повязав' народ соучастием в криминальной 'прихватизации', правящая прослойка обеспечила себе социальную опору (кто же теперь захочет прихода новой честной власти?) и определённую стабильность. В самом деле, когда нарушают законы почти все, нарушение законов властью не кажется предосудительным; когда крадут почти все, хищническое разграбление страны номенклатурной верхушкой не кажется
