продолжалось не больше минуты, затем все исчезло.
– Нет, хватит экспериментов! - сказал Мордин, вдыхая полной грудью нормальный воздух и ощупывая себя со всех сторон.
– Комары! - внезапно воскликнул Росков. - Я понял…
– Что? - Мордин открыл рот и уставился на него. - Какие комары?
– Я все понял, - сказал Росков. - Сейчас объясню. Представь себе человека, которому на плечо садится комар. Человек его не видит, он только слышит жужжание и чувствует легкое прикосновение комариных лапок. Человек дергает плечом, комар взлетает, но потом садится снова. Комар делает одну попытку за другой, человек пытается тем или иным способом прогнать назойливое насекомое: сдувает, смахивает и так далее… Но вот комар укусил человека. Человеку больно, и он реагирует мгновенно. Один шлепок - и от комара остается мокрое место. И бедный комар так и не успел ничего понять… Дошло?
– Пока нет… - протянул Мордин. - Мне не ясно, к чему ты клонишь…
– Неужели не ясно? Ты подумай… Какова мощность двигателя нашего корабля?
– Постой, постой… Ты хочешь сказать…
– Вот именно! - воскликнул Росков. - Если ты помнишь, в четвертом разделе технического руководства сказано, что на месте взлета и посадки радиус выжженной и перепаханной земли может достигать трехсот метров! Это тебе не бот и не цветок…
У Мордина отвисла челюсть. На хронометры они взглянули почти одновременно.
– Шестой виток уже прошел… - пробормотал Росков.
– Ну и что? - спросил Мордин с опаской.
– Они снижаются… - упавшим голосом сказал Росков.
– С чего ты взял? - с надеждой в голосе спросил Мордин. Он знал, что Росков не станет ничего утверждать голословно, и внутри у него возник нехороший холодок.
– Командир сказал, что шести витков за глаза хватит, - выдавил Росков. - Они снижаются уже сто двадцать две секунды! Слышишь?
Но Мордин не слышал. Он уже бежал к рации.
Николай Гуданец
Из сборника «Хрустальная медуза»
Первым долгом, парень, на судне должны быть чистота и полный экологический баланс. Чтоб никто никого не жрал, не обижал, чтобы никто потомством не обзаводился, ясно? Как увидишь этакое безобразие - сразу дуй ко мне, а уж я найду на них управу. Сам в это дело не лезь.
Съесть, может, и не съедят, но покалечить могут.
Да ты садись, не стесняйся. Вон, на тот мешок с кормом.
Звать меня можешь без церемоний - дядюшка Крунк.
Есть, правда, некоторые молокососы, кому надо крепко надрать уши, так они зовут меня старым свистуном. Ты ведь не из таких, верно? Значит, дядюшка Крунк, и точка.
В прошлом месяце у нас тоже был практикант вроде тебя. Штурману с ним возиться было некогда, и парня, само собой, сплавили ко мне в трюм. Помощник из него получился уж больно интеллигентный, то есть, сам понимаешь, никудышный. Не то, чтобы отлынивал, просто норовил не столько работать, сколько соображать. Вместо того, чтоб самому толком продраить трюм, этот паршивец приволок с жилой палубы киберуборщика. Едва зверюшки увидели кибера, с ними приключилась форменная истерика. Щипухи подняли гам, змееглав со страху загадил клетку доверху, а хвостодонт с Ганенбейзе выломал переборку, поймал кибера и съел. Потом ветврач два дня ему брюхо резал автогеном, все искал корабельное имущество. Во-он он, хвостодонт, за террариумом. Ты не бойся, он, пока сытый, вполне смирный.
Значит, никаких киберов. Эта вот штука называется швабра, сынок. Небось, и не видывал никогда? То- то.
Ничего, освоишь, делонехитрое. Если зверюга зубастая, в клетку к ней не лезь, окати из брандспойта пол, и все тут. А вон ту трехглавую скотину, вроде дракона, вообще стороной обходи. Огнем плюется.
Ты, я вижу, парень смирный и понятливый. Это хорошо. Слушайся меня, как родную маму, и самодеятельность мне тут не разводи. Тот практикант, видишь ты, захотел клетки покрасить. Оно вроде неплохо придумано, толькo едва парень влез к гигантскому скунсу с Тамальты, этот зверь его так уделал, что мое почтение. Уж на что я привычный ко всему, и то с души воротило, когда рядом стоял. А сам он прямо-таки купался в одеколоне, и все равно не помогало. Хоть противогаз надевай. Такие дела.
Ты чего трепыхаешься? Чего вскочил, говорю? Ты не волнуйся, это камнедав орет. Скучно ему. Сиди себе спокойно, часок поорет и сам перестанет. Как говаривала моя покойная старуха, на всякий чих не наздравствуешься.
Так о чем бишь я? Ага, вот. Сам я на Ковчеге с первого дня, с тех самых пор, значит, как академик Фуск выдумал эту самую программу спасения редких видов животных.
Была такая планета, Пиритея, и-на ней водилось видимоневидимо разной живности. Ох, как ее изучали - вдоль и поперек, и всяко-разно. На каждую скотинку приходилось по профессору да еще по целой куче диссертантов, не считая студентов с лаборантами. Они бы там до сих пор науку двигали всем нам на радость, да только в один погожий денек врезался в Пиритею здоровущий астероид.
Тряхнуло ее-таки основательно, и полматерика снесло к чертовой бабушке. Это было бы полбеды, но еще и наклон оси к эклиптике поменялся, полярные шапки растаяли, и вышел, значит, на Пиритее самый что ни на есть всемирный потбп. Вот тогда-то Фуск свою программу и предложил. Вывезти оттуда всю живность вместе с фауной и на другой подходящей планете ее поселить.
Академику что, его давным-давно птицеящер съел, и в Главном Космопорте поставили его бюст аккурат напротив закусочной. А мы до сих пор возим всякую нечисть - сначала с Пиритеи, потом с другой планеты, где солнце погасло, потом еще со всяких-разных.
Взять ту же Марианду. Порешил Галактический Совет целиком пустить планету на руду. А мы, значит, подчистую вывозили оттуда биосферу. Эта биосфера у меня вот где сидит. Скажем, забрали мы с Марианды красных термитов. Собирали их, когда они были в спячке- Ну, а в полете мураши взяли да и проснулись. Прогрызли ходы, с полдюжины переборок попортили, добрались до резервного двигателя и сожрали там весь уран. Хорошо еще, до ходового реактора добраться не успели. Мы их, паразитов, жидкимигелием замораживали. А потом еще в капитальном ремонте два месяца прохлаждались.
Или Альмар. Там такая история приключилась, что ты…
Слышал, небось? Неужто нет? Да об этом вся Галактика знат.
Ты чего ежишься? Ну да, запах тут, прямо скажем, не ахти. Некоторые с непривычки в обморок падают. На-ка вот фляжку, отхлебни. Не употребляешь? Ну и зря.
На Альмаре, значит, выращивали капусту. Ох, до чего шикарная капуста была, ну прям-таки с меня ростом! Все шло как по маслу, пока не появились десятиножки.
Эдакие букашки с карандаш величиной. Расплодилось их видимо-невидимо, жрут капусту подчистую, и никакие химикаты их не берут. Тут профессора опять же почесали в затылке и порешили развести на Альмаре широкозобых туканов. Сказано-сделано, развели их тьму-тьмущую, и тогда десятиножкам пришел форменный капут. А заодно и голубым пяденицам. Как только пропали пяденицы, начали дохнуть с голоду четырехкрылые гуськи. Тогда стали истреблять туканов, разводить пядениц и спасать гуськов, потому как от ихнего помета зависел рост дубабовых рощ, в которых водились буравчики, у которых симбиоз с ползучим бородавочником, которым питались хабры. А уж с хабрами шутки плохи. И пошла катавасия.
Как говаривала моя старуха, нос вытащишь - хвост увяз.
Когда начали дохнуть зубодуи, тогда уж стали всю биосферу переселять. Прилетели мы на Ковчеге. Глядь по сторонам - пусто. Вся планета лысая, только какие-то заморыши ковыляют по песочку. Даже до половины трюм не загрузили, так мало живности осталось. Вот и вся тебе капуста.
Ну, значит, так. На тебе швабру, тряпку, ведро. Ежли станет худо, вон там голубой краник. Отверни и
