только до сентября, — жалобно сказал он, — как договаривались, но ни одного дня больше. Это возможно или нет?
— Во-первых, твоему деду пришлось бы снять у тебя отпечатки пальцев, чтобы убедиться, что это твоих рук дело, — сказал я, дружески похлопав его по плечу.
— Я ее раскушу, эту штуковину, — пообещал он.
Я взглянул на часы. Было почти два ночи.
— Вызвать тебе такси?
Он бросил на меня сонный взгляд.
— Вижу. Раскладывай диван.
Зевая, он принялся стелить себе постель, а я отнес грязные тарелки в раковину.
— Э-э! «Прекрасный блондин»! — рассмеялся Ганс в комнате. — Это кто, Кати?
Я взял блокнот и прикрепил магнитом к дверце холодильника очередную записку — «вымыть посуду».
4
Как это часто бывает во время экзаменов, «Мисти» ломился от студентов, которые правым глазом поглядывали на свои записи, а левым — в чашечку кофе. Маленькая прокуренная пивная, казалось, нравилась моему «помощнику»; его взгляд сразу же устремился к декольте молоденькой девушки, сидящей слева от нас. Ее пепельница была переполнена окурками, а столешница полностью закрыта исписанными листками.
Я заказал кофе для себя и содовую для Ганса, глаза которого уже готовы были вылезти из орбит.
— Ганс, спокойнее, — сказал я, незаметно толкнув его локтем.
— Девяносто пять градусов по Цельсию, — пробормотал он с плотоядной улыбкой.
Жара доконала нас еще в Барбизоне, где мы провели в библиотеке Бертрана почти весь день, но так ничего и не нашли. Ганс то и дело теребил ворот майки с капюшоном, принадлежавшей Этти, которую я ему одолжил, потому что его собственная промокла насквозь. Это был один из тех сувениров — моднее не придумаешь! — которые мой брат всегда привозил из Болливуда.[26] У меня кольнуло в сердце, когда я давал ее Гансу, но, в конце концов, у Этти их был добрый десяток.
Официант принес нам заказ, и я, раздавив в чае ломтик лимона, спросил Ганса, что он смотрел сегодня утром.
Когда прозвонил будильник, я увидел, что Ганс полуодетый сидит перед телевизором в наушниках, чтобы не разбудить меня.
— «Махабхарату».[27]
Я вытаращил глаза. «Махабхарата» была киноверсией священного для индусов одноименного эпоса — удивительно скучной.
— И тебе удалось досмотреть до конца и не уснуть?
— Некоторые сцены там слишком растянуты, но неплохие, а боги там такие же, как в «Ригведе».[28]
— Так ты еще и «Ригведу» знаешь?
— Ее мне начали читать, когда записали на курс санскрита.
— Ты изучал санскрит?
— Всего три месяца. Только алфавит выучил. Дед сказал, чтобы я бросил его, потому что это отражалось на моих занятиях посовременней истории. А ты знаешь «Ригведу»?
Я пожал плечами.
— Среди прочего. А я думал, что отец должен был рассказывать тебе «Мальчика-с-пальчик» или читать «Красную шапочку». Мой читал мне «Веды».[29]
Он помрачнел.
— Мой отец ничего не читал, кроме сводок биржевых курсов.
— Ганс, а тебя, случайно, индийская мифология не заинтересовала?
— Мне она нравится.
«Жаль, что она породила такую религию…» — невольно подумал я.
Наша соседка уронила ручку, и Ганс моментально ее поднял.
— Заказать тебе еще кофе? — спросил он, возвращая ей ручку.
Девушка скользнула по нему взглядом и улыбнулась, потом внимательно, но словно бы невзначай посмотрела на меня.
— Черный или без кофеина? — не унимался обольститель.
— Простите? — жеманно переспросила она.
— Кофе для тебя?
Она поерзала на стуле, откинула прядь крашеных волос за ухо, в котором звякнул добрый десяток колечек.
— Нет, спасибо, вы очень любезны, — прокудахтала она, скрестив ноги, едва прикрытые мини- юбкой.
— Ганс, — представился мой подопечный.
Студентка нежно посмотрела на меня.
— Тесса. А вы? — заинтересованно спросила она, наклонившись, чтобы дать мне возможность лучше рассмотреть ее декольте. — А как вас зовут?
У этой девочки явно не было холода в глазах.
— «Мсье» будет вполне достаточно.
Малышка выпрямилась, задетая за живое.
— В таком случае желаю вам приятного вечера… «мсье».
Последнее слово она словно выплюнула. Я увидел, как она с яростным видом собрала свое барахлишко в сумку, застегнутую на булавки, и с вызывающим видом покинула кафе.
— Отлично сыграно, — проворчал Ганс.
Я хотел ответить ему, но в это время в кафе ворвалось многоцветное облако, пропитанное пачулями и духами. Мануэла придвинула стул и села за наш столик.
— Привет. Итак, Морган? Это все, что ты нашел, чтобы тебе наконец выдали субсидию на поиски? — прошипела она, дыша мне в лицо ментолом, вытащила из сумки меч, заботливо обернутый в разноцветную тряпицу, и чуть ли не швырнула его на стол.
— Должен ли я сделать из этого вывод, что меч — современная копия? — осведомился я более раздраженным тоном, чем следовало. — И даже гарда и костяная рукоятка?
Моя приятельница сдержанно улыбнулась.
— Вот ее-то возраст по меньшей мере три тысячи лет. Три тысячи пятьсот, я бы сказала.
Я быстро подсчитал. Александр жил в четвертом веке до Рождества Христова.
— Три тысячи или даже больше… Что-то не сходится.
— Что же касается лезвия, то оно из титана. Любой тупица мог бы увидеть, что оно не из той эпохи.
— Лезвие, следовательно, было переделано, чтобы соответствовать эфесу… Во всяком случае, я так думал…
— Что значит «было переделано»? Это что, ты приказал его переделать?
— Конечно, нет! Если бы я, чего бы я стал просить тебя датировать его?
Она издала короткий неприятный звук, который должен был означать язвительный смешок.
— Античная гарда… — насмешливо проговорила она с лукавой улыбкой, — металл, неизвестный в античности, но выкован таким способом, что невозможно доказать, что он более позднего времени, и ты обладаешь «большой археологической загадкой»…
Я хотел с возмущением возразить, но Ганс перебил меня:
— Невозможно доказать, что он сделан недавно? Да это же титан!
