незатянувшееся темечко, где недоступен свет и все вокруг присутствует как тайна непроизносимого имени.
Все это так… А может, и нет.
Она прыгнула, ее тело торпедой прошило зеленоватую толщу в том направлении, где сейчас, по мгновенному расчету, должен находиться увлекаемый в глубину мальчишка. Неимоверная сила тащила тело ребенка вниз. Бурлящие пузырьки, мелькающие руки и ноги. Устремилась вслед, расстояние между ними сокращалось. Но мальчишку влекло в бездну, словно в лифте, опускающемся с головокружительной скоростью. Рука, растопыренные пальцы… Только бы дотянуться! Вставшие дыбом волосы. Выпученные от ужаса глаза. Рассыпаемые искорки, вырывающиеся изо рта. И она поймала его руку, рванула за собой. Худенькое тело превратилось в гигантского спрута… Он опутал ее парализующими щупальцами, повис свинцовой тяжестью. Его руки, скользящие по ее телу, обвивающие — были везде. Пальцы судорожно сомкнулись на ее горле, вцепились в волосы. Свившись в клубок, они опускались в черной невесомости, теряя запас воздуха в изнурительной схватке. И тут же, рядом — как будто взрыв! Черные гибкие существа накинулись, стеклянно-выпученные глаза надвинулись близко. Перед меркнувшим взором Ларисы ослепительные молнии… она схватила одну из них… Обожгла режущей болью ладонь… Спасатели тянули за собой страховочные концы и — она выброшена, вознесена к блекло-серому своду небес. Вдохнув во всю грудь хлорный (но выпитый сладчайшим нектаром) воздух, словно растворилась, металась в птичьей залетевшей стае. Кипение вокруг нее, мелькание блестящих тел было посвящено спасению мальчика.
Алексей бросил ей линь лебедки. Груз, прикрепленный к линю, пошел на дно, разматывая барабан. Лариса инстинктивно поймала ручку бегунка.
И вновь стала опускаться в бездну.
В какую-то темную страну, где она побывала… Возможно, это образы картин художника, которого она встретила в парке? Парк качался, пришитый к грозовому клубящемуся фиолету стекловолокном дождевых струй. Вспышки молний озаряли черные деревья, корявые кусты впивались, раздирая тело когтями. Тогда, прямо на нее, из мглы надвинулось что-то огромное, невообразимое, длинноволосое…
Чудовище шло навстречу, тащило на себе черный, в полнеба, гроб!
То, что должен был рявкнуть этот монстр подземным голосом, это — «Подымите мне веки: не вижу!» Уставить в нее железный палец. Она едва не лишилась чувств…
Вернее — и лишилась, потому что на какое-то мгновение ее словно приподняло над влажно напитанными травами, над запахом прелой почвы, окунуло в грозовое текучее электричество, насыщавшее ливневое пространство. Но затем… затем… вместе с незнакомцем (от него исходил запах нитрокраски, сам он весь залит синим блеском) они сидели, спрятавшись под деревянной продолговатой крышкой, в которую тарабанили струи, грозя пробить ненадежное убежище, батискаф, опускающийся на самое дно ночи, ливня, заброшенных полей, гулких трибун.
Да, она его встретила. Здесь у него, в трибунах закрытого на ремонт стадиона, мастерская. Потом они уже вдвоем тащили на себе гроб, прикрываясь… от чего? Или это просто безумие? Пытаться выйти «сухим» из этой воды? Побежали к мастерской. Она была занята крылом спортивного самолета. Но картины… множество его картин… Вынесенные на улицу, они были разметены, стали уплывать, разбрелись, словно живые, по парку. Их разнесло мощными потоками. Бросились догонять и собирать унесенные картины.
…Что это за багровая звезда, встающая над горизонтом? — спросила она. — Что это за пульсирующий, тревожно вспыхивающий свет?
— Это, на самом деле, никакая не звезда, — грустно ответил художник. — Это предупреждающий сигнал эхолота. Ты достигла предела, и он сигнализирует.
Господи… и что же делать?
— Ты вцепилась в бегунок. А надо нажать на ступицу. Тогда груз отцепится от линя. И тебя вытянут.
Резкий удар в грудь привел ее в чувство.
Перед ней на коленях стоял Алексей. Лицо бледное, в капельках пота. Рядом присела Илона, левой рукой держала ее запястье. В правой у нее блестящий шприц, на тонкой игле дрожала прозрачная слеза, отражая ее, Ларису, распластанную на мокром кафеле пола. «Ну, ты даешь, подруга! — Казалось, вместе, оба, выдохнули Алексей и Илона. — Еще бы немного и… в рубашке, считай, родилась!»
А может, в гидрокостюме?
— Ну и ЧТО? Что там?! Ты что-нибудь видела? — тут же набросился Алексей. — У тебя весь линь ушел без обрыва! Ты до дна донырнула, да?
Илона помогла ей стащить змеиную обтягивающую кожу, закутала в халат, усадила на скамью, дала кружку обжигающего питья.
— Да, видела, — слабо прошептала Лариса. — Там, на дне… Я видела… Там был старый цыган. Он спросил, где его гроб?
— Цыган? гроб?! — едва ли не в голос вскричали Илона и Алексей.
* * *
И вдруг раздался телефонный звонок. «Ожил» Ларисин мобильник в пакете, на скамье. Это не предвещало ничего хорошего. Телефон для работы, его номер знал только Станислав Константинович. Но услыхав в трубке голос… испытала непреодолимое желание тут же вскочить навытяжку.
— Владимир Зиновьевич говорит, — зарокотал густой бас человека, похоже, уставшего от власти над простыми смертными. — Лариса?
(Вспомнилось… что когда Сталин звонил кому-либо из руководящих советских шишек, то после слов «Сталин говорит» — бывало, он слышал в ответ грохот рухнувшего тела. Люди падали замертво от разрыва сердца с телефонной трубкой в руках.)
— Как дела со сценарием? — грозно вопросил САМ. — Вы закончите вовремя? — Было слышно, он характерно выдохнул, как бывает, когда курят трубку (даже запахом трубочного табака, показалось, сейчас потянет из мобильного; но столь фантастические достижения техники пока неосуществимы).
— Я сейчас… работаю над заключительной частью. Постараюсь закончить.
— Постараетесь? Или закончите?! — с нажимом прозвучал вопрос.
— Да. Закончу.
— Ну, слово сказано. Никто ведь за язык не тянул, верно?
Она проглотила судорожный ком в горле.
— О заключительной части хотелось бы поговорить особо. Ваша героиня оказалась в парке? Встретила какого-то художника? А у него что в мастерской? Гроб какой-то? А дальше? Там у вас все спутано, неясно.
— Ну… потом… Потом они, в общем, художник, Лариса и Вусович ночью подъедут к бассейну.
— Вусович? Это друг Ларисы, что ли?
— Ну… ее возлюбленный. Они подгонят автокран. Поднимутся на крышу бассейна. Вытащат одну раму, стеклянный модуль из крыши. И опустят со стрелы автокрана… Вниз, в воду, на самое дно…
— Что опустят?!
— Гроб
из трубки послышался грохот рухнувшего тела
и тишина
Лариса в недоумении уставилась на мобильник. Из телефона выползал мертвенный холод и замораживал пальцы.
* * *
Владимир Зиновьевич умер внезапно, во время телефонного разговора. К несчастью, он курил трубку, и при падении тлеющий пепел рассыпался по синтетическому ковру. Это вызвало мгновенное возгорание. Его кабинет представлял собой настоящую микроволновку — под завязку набит техникой — все вспыхнуло, как порох. Однако огонь удалось довольно быстро локализировать, никто из сотрудников не пострадал. В обгоревшем и почерневшем (так, что расплавились золотые серьга и зубы) трупе никто не признал огромного цыгана с густой бородищей. А из родственников у него никого не осталось.
