Да, в рюкзаке термос: ароматный напиток в нем настоялся, загустел до смоляной черноты. Пили его, обжигаясь. Из своих запасов выделил ей сигарету, не особо шикарную, конечно. Когда подносил зажигалку, рассмотрел ее странный перстень повнимательнее. Камень насыщен мерцающим цветом, сплетение серебряных узоров поддерживает вензель «REC». Ее шарф — и красноватый камень перстня (словно аварийная кнопка… да, чем-то он напоминал кнопку) — выделялись тревожными маячками.
— Да ты просто находка, Другман, — она баюкала в ладонях крышечку-кружку от термоса. — Рекламу отключаешь, спасаешь девушек, лечишь наложением рук, в мифологии Египта разбираешься. А я даже не задумывалась, ну… про рекламу. Отключается сама по себе, да и все. Электроника какая-то, датчики, фотореле.
— Электроника! датчики! уж как все верят в это, — усмехнулся он. — А ты сама их когда-нибудь видела? Нет, если коммерческий банк какой-нибудь, или казино, или торговый центр… но там деньги немереные, что хочешь наворотят. Ау нас? «Чтобы не было беды, не бери в рот сырой воды». Такая реклама.
— А девушки тоже, думаешь, все отключаются штабелями от твоего взгляда?
— Нет, девушки… при чем здесь? О девушках речь не идет.
Говорили о разном, перескакивая с одного на другое. Но Карамелла… ведь она не спешила, не торопилась к какому-то определенному времени. Не было у нее заранее намеченного плана ехать куда-то с этого автовокзала. Как странно, как все обыденно и непредсказуемо происходит… Вклиниваются разрозненные судьбы, пересекаются жизненные линии! А ведь всего лишь одну догадку проверить хотел, когда приподнял чемоданы. Когда вошел в сверхнапряженную зону ее вибраций и переживаний. Так все подтвердилось. Пока подтвердилось. Чемоданы караулили предгрозовую тишину.
— Ну вот, — сказал просто, незатейливо. — Поговорим о чем-нибудь другом? О природе, например… — Следил исподволь за выражением ее лица.
— О природе? — переспросила она. — Ну, давай поговорим о природе…
— Он, наверное, любил ходить с ним в лес? На природу?
— С ним… о чем ты?
— Да о топорике. О туристском топорике.
— …?
— Ведь ты убила его топором, — он кивнул на чемоданы. — Да, скорее всего. Зарубила в ванной, так легче замыть следы. Потом разделала там же, сложила в полиэтиленовые пакеты. Ну, кто… муж? любовник? Квадратные метры в центре не поделили? Генеральную лицензию на наследство?
Однажды он уже видел такое лицо. Белое-белое. И печальное. Он у ресторана дрался, на свадьбе было дело. На его собственной, разумеется, свадьбе. Родственники жены схватить его хотели, но не тут-то было! Он выкрутился из пиджака — и побежал. Шел дождь… Дорога… Прямо перед ним висела машина… Белая машина. Видел лицо водителя, оно было белым, как и цвет налетающего автомобиля. Но что-то спасло его тогда. Белое Лицо часто настигало с тех пор в ночных кошмарах. Таким же оно было у Карамеллы. Но он видел его реально, вблизи. Она вглядывалась в него, как летчик того истребителя, что наводил перекрестье прицела на беззащитный пассажирский самолет, в котором он, по несчастью, оказался.
…Нет, убила вовсе не топориком, эсэсовским кинжалом, у нас дома их много.
«Да она сумасшедшая, — подумал он с подступающей к сердцу тоской. — Всегда у меня так. На свадьбе разгуляюсь (на своей), еще и харю начистят. За границу пригласят, так ракетой долбанут. Красивой женщине решил помочь… А она в чемоданах убитого и разделанного мужа тащит!»
Пустынный уголок парка, где они находились, не добавлял оптимизма к общению с дамой, столь хладнокровно рассказывающей о леденящих кровь подробностях.
…По мне, наверное, все видно, да? Очень плохо выгляжу, почти не спала последнее время. Да, это муж. Мой муж, конечно. Между нами ничего не было. Ни цветов, ни подарков, ни праздников. Одна работа, а денег все равно не хватало. Ездили на электричках, четыре часа туда-обратно. Без документов в хорошее место куда возьмут? Прокуренные тамбуры, висящий в воздухе мат, лязг дверей и пролетающие мимо станции бились лихорадкой в нашей крови. Вся эта огромная печальная страна подступила к горлу, выступила болезненной сыпью своих городов на коже. Я работала в школе, преподаватель физкультуры и аэробики, тридцать пять сопливых гавриков на мне. Залы промерзшие, зеркала покрылись бурой ржавью. Я шла мимо однообразных, как череда похорон, круглых шлакоблочных домов. Идешь-идешь, смотришь, а уже был на этом месте. Круглые очереди. Стояла в круглых очередях и огромные суровые тетки давили мне в грудь локтями. Снимали жилье, переезжали с места на место. Мы жили в страшном городе. Этот город расплывчатый, границы его меняются с наступлением песков и темноты. Бесконечные ледяные пространства обесточили сердца, мы увязали по щиколотку в холодных песках без границ. Продавцы цветов обходят этот город стороной, администраторы цирков зачеркнули его на картах гастрольных поездок, подарки туда не завозили уже сто лет. Волосы выцветали прядями от снега, шел теплый бурый снег. Где-то там, в центре песков расположен завод подводных лодок, их делают днем и ночью. Мы жили на одной станции, в бараке у железной дороги, в глухой сумеречной лощине.
— Подожди, Карамелла! Да тебя послушать, ты одна такая. Полстраны в набитых электричках! И этот завод подводных лодок… в Лобачевском, что ли? Да все про него знают. Вовсе они безвредные, эти субмарины. Лобачевский… проблемы этого городка… знаешь, в чем? Видела, где он на карте или в любом атласе изображен, какой ни возьми? Так расположен, что всегда оказывается на сгибе, там лист вчетверо складывается. Это место истирается, все истреплено и дырка образуется, даже не покажешь никому, где живешь. Пустота сквозит оттуда. Цыгане и то не могут до него добраться, потому что не знают о его существовании. У тамошних жителей оттого наследственный комплекс невидимости. И потом, давай обговорим спокойно, попробуем разобраться…
— А ты со всеми такой добрый, Другман? — блеснула стеклами своих очков.
— Да как тебе сказать? Для тебя я не добрый, и не злой, просто хочу понять. Могу встать и уйти, тебе от этого легче? Понимаешь, между нами уже что-то произошло, какая-то история. Я шел домой, а сейчас вот здесь. Ты тащила чемоданы, оступилась, я тебе помог. Мы пьем кофе, курим…
— За твой кофе, сигареты и услуги носильщика я могу заплатить, — она стала порывисто открывать свою сумочку.
Он остановил ее:
— Ну-ну, не об этом речь. И, пожалуйста, не делай резких движений. В твоей жизни что-то могло быть так или иначе. Но твой муж, зачем с ним жить тогда? Можно было оставить, уйти, развестись. А то убивать? Как это?!
Она строго подняла указательный палец, повела из стороны в сторону перед его глазами… и это было как напоминание о стрелке Весов в подземном Чертоге, где будут взвешивать его преисполненное сомнениями сердце.
— Огромные леса чернели вдали на горизонте. Мрачные круглые леса, где торчмя стоят спрятанные подводные лодки. Круглые очереди. Мы жили недалеко от одной железнодорожной станции в бараке, что весь сгнил, был выселен. Но это ему и надо. Ведь он был нелюдим, одиночка. Просто какое-то воплощение одиночества. Он был очень одинок. У него была одна нога. Одна рука. Одно ухо. Один глаз. И одна ноздря.
У нас в бараке все пропахло вываренными черепами. Черная пасть безумия вбирала в бездну могильного мрака, перетирала гнилыми зубами. У него был такой… своеобразный бизнес. Он нашел, пробрался в одно место. Это очень далеко, он ездил туда. В глухие заболоченные леса, в самые топи. Во время войны там высадился немецкий десант. Довольно-таки бессмысленная, нелепая операция, как оказалось. Их тут же окружили, загнали в эти болота. Видно, у немецкого командования были такие карты местности, что сложенные вчетверо, как раз поистерлись на этом месте. Оттуда сквозила гиблая пустота — и уж они нахлебались ее вдоволь! Гитлеровцы пытались обороняться, в середине там как бы островок, земляная твердь, некоторые из них добрались туда. Окружили все вокруг себя минами. Но нашим уже не до того было, и они поставили минные заграждения в несколько рядов, продолжили наступление. Немецким десантникам уже не выбраться оттуда. Ядовитые испарения, постоянные туманы, склизлая мгла висит в воздухе, вечный мрак. Бездонные топи, трясина тянется на десятки километров. Все плывет, меняется, в сильные морозы вымерзают огромные пустоты. Гиблый лес. После войны разминировать это оказалось
