— Мне тоже так кажется, — согласилась Шарлотта.
— Все началось после того, как пошли слухи, что я могу быть здесь, в Толливер-хаусе. По-моему, это Ящер разбудил тебя в ту ночь, и если бы он напал тогда на тебя, а не на меня…
— Fini[10].
— Что ты сказала? — не понял Дункан.
— Ну, я просто использовала более красивое слово, чтобы не говорить 'заткнись'. А чего же этому Ящуру от тебя надо?
— Откуда я знаю… Может, он хочет меня украсть.
— Если бы он охотился за деньгами, он бы украл твою машину, а не разбивал ее. Это было предупреждение.
— Предупреждение о чем? Тебе не кажется, что предупреждение должно быть понятным?
— Тогда месть?
— Появившись в Нашвилле, я не обидел никого, кроме тебя, Шарлотта.
— Наверное, все-таки кто-то не хочет, чтобы ты купил 'Телеграмму'.
— В таком случае, этот человек должен всего лишь назначить большую цену.
— Ха! Ты мигом переплюнешь любого. Ты больше всего на свете хочешь иметь эту газету!
— Уже нет, — сказал Дункан, и глаза его стали озорными.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне сейчас совершенно наплевать на газету. Может, ты наконец перестанешь играть в Ниро Вольфа? У меня уже трещит голова, и больше всего я бы хотел сейчас принять горячий душ…
— Здесь нет ни одного душа, только старинные ванны.
Дункан допил виски, поставил стакан и погладил ее по руке.
— Может, я все-таки смог бы договориться с Тельмой? — сказал он. — Поможешь?
Ванна была глубокая, но короткая, и Дункану пришлось поджать ноги. Он казался невероятно мужественным в этом тесном, обставленном в дамском вкусе помещении. Здесь Шарлотта успела устроить все по-своему: разложила губки, расставила корзиночки с душистым мылом, привесила на умывальник оборочку, а на пол положила розовый коврик. И вот теперь Дункан втиснулся в ее ванну.
— Что это ты подливаешь мне в ванну? — с подозрением спросил он.
— Ароматическое масло, смягчающее воду.
— А я не буду после этого пахнуть, как салат?
Шарлотта обернулась полотенцем, и Дункан, схватив его за уголок, потянул ее к себе.
— Иди ко мне, — вкрадчиво сказал он.
— Я не влезу.
Не отпуская полотенца, он еще больше поджал ноги и сел прямо.
— Место найдется.
— Мне придется прижаться к крану.
— Не обязательно. Прижмешься к чему-нибудь другому.
Сделав вид, что ничего не понимает, Шарлотта невинно спросила:
— К чему?
— К тому, к чему твое сердечко пожелает…
Дункан неожиданно схватил ее под коленки, и Шарлотта чуть не потеряла равновесие. Полотенце соскользнуло на пол, Дункан, подхватив ее на руки, опустил в теплую, душистую воду. Он посадил ее к себе на колени, но лопатками она упиралась в холодную заднюю стенку ванны, а ее ноги перевесились через борт.
— Мне холодно, — сказала она.
Дункан схватил губку и начал выжимать теплую воду ей на плечи, поддерживая ее другой рукой за спину. Он поцеловал ее, и оба они ощутили уже знакомый голод, заставивший их дыхание участиться.
— Дорогая, — прошептал Дункан, кладя руку ей на бедро, — боюсь, для того, чем я бы хотел побыстрее заняться, тут тесновато.
— К тому же я не уверена, что ванна от этого не развалится, — застенчиво сказала Шарлотта, — и Тельме это будет сложно объяснить.
— Да, боюсь, она не поймет.
Вылезая из ванны, они старались не касаться друг друга, чтобы не заняться любовью прямо на розовом коврике…
Когда они упали на кровать, и Дункан стал ласкать ее, шепча нежные слова, Шарлотте вдруг показалось, что она — корабль, пустившийся в опасное плавание… Но она больше не ощущала ни опасности, ни страха. Она знала, что, когда буря пронесется, останется покой и чудо их любви.
— Дункан, — прошептала она, — мой Дункан…
12
— Шарлотта! Иди сюда!
Крик Дункана разбудил Шарлотту, и, повернувшись на спину, она сладко зевнула. Заснули они ближе к рассвету, и теперь ей совсем не хотелось вставать.
— Шарлотта!
Приоткрыв один глаз, она посмотрела на будильник: большая стрелка показывала единицу, а маленькая — восемь. Застонав, она спрятала голову под подушку. По звуку, донесшемуся из кухни, она поняла, что Дункан поставил кофейник на плиту. Она столько раз делала это сама, что ошибиться было невозможно. Шарлотта насторожилась — то, что она услышала, больше всего напоминало рычанье медведя, вылезшего из берлоги после зимней спячки. Опять эти животные! Она мигом вспомнила вчерашний вечер.
— Ящер! — взвизгнула она, спрыгивая с постели. — Гну! — накинув красный халат, Шарлотта схватила фехтовальную рапиру и крикнула: — Бегу, Дункан!
Представив себе, что Дункан снова дерется с негодяями, которые уже доставили ему уйму неприятностей, она ринулась в кухню.
Дункан и не думал драться. Он прохаживался возле плиты с раскрытой 'Телеграммой' в руках. Он был в брюках, рубашке навыпуск, но босиком.
— Доброе утро, — сказала Шарлотта.
Дункан посмотрел на рапиру.
— Насколько я понимаю, ты не любишь, когда тебя утром поднимают с постели, — врастяжку сказал он, — но, дорогая, не стоит же из-за этого драться.
— Ты так зарычал, что я подумала, на тебя опять напали.
— Шарлотта, на помощь! — Дункан улыбнулся и сложил газету. — Какая же ты трусиха, любовь моя!
— Моя мама всегда говорит, что в жизни то и дело приходится рисковать, но жизнь с тобой, Дункан Толливер, — сплошной риск.
— Но ведь благодаря этому мы вместе, не так ли?
— А разве у меня есть выбор?
— Я могу быть и ужасно скучным…
— У нас с тобой совершенно разные представления о скуке. Вот ты наверняка думаешь, что я вела здесь очень скучную жизнь.
— Не думаю.
Шарлотта засунула руки в карманы халата, только сейчас замечая, что он распахнут до самого низа.
— Я имею в виду, до встречи с Дунканом Толливером. Кстати, моя жизнь была очень содержательной.
