Комиссар новой власти явился к ним закрывать церковь.
Повсюду сейчас закрывают.
Печать свою антихристову поставит и запретит здесь Богу молиться.
Ноги ослабли. Обеими руками она схватилась за аналой и застыла, едва дыша. Между тем гость незваный, чуть задержавшись у иконы святителя Николая с вырезанным из дерева выпуклым изображением епископа Мир Ликийских (отчего возникало впечатление, будто чудотворец желает сойти с доски и ступить на каменный пол храма), – подошел к Христу, неведомым мастером сто лет назад, к открытию Никольской церкви, изваянным в рост из крепчайшего покшанского дуба.
Этот Христос матери Агнии давно стал, как родной человек.
Он был в темнице и страдал от надетого Ему на голову тернового венца.
Правой своей рукой Он касался изъязвленного лба, по которому стекала алая струйка.
Рот Его был полуоткрыт, а в глазах угадывалась тоска предсмертного часа. С Креста своего Он скоро провопит:
Мать Агния никогда не сомневалась, что Он – Сын Божий, что всемогущий и всеведущий Отец мог бы в мановение ока покарать Его мучителей и палачей, Сына же возлюбленного спасти. Однако Агнец и Своей, и Отцовской волей Сам принял крестную смерть во искупление падшего человечества.
Вера не избавляла от скорби. Страдающий от боли, поношений, тупой злобы римских воинов и ненависти возбужденной первосвященником еврейской толпы, томящийся под стражей Христос с некоторых пор казался ей ее сыном, и она ощущала, как ее застывшую в безысходном горе душу пронзает оружие, предреченное Деве Марии старцем Симеоном. В странном чувстве ей самой мнилось искушение, возникшее, может быть, в результате направленной против нее работы
И посетитель ей неведомый и потому опасный долго вглядывался в Христа страдающего, а потом – увидела мать Агния – неумело поклонился Спасителю и быстро, как бы стыдясь, перекрестился. В ее сердце тотчас вошел покой. Милосердный Боже, слава Тебе. Не будет запустения этому дому Твоему, ибо не комиссар явился в храм, чтобы его закрыть, а раб Божий, чтобы Тебе поклониться.
Теперь вместо тревоги любопытство одолевало ее. Дьякон еще не пришел, отцы в алтаре молчали, и она громким шепотом окликнула:
– Елена!
В черном платке и в пальтишке черном, до пят. Мать Агния глянула на нее с любовью. Голубка чистая, уже год просит отца Александра, чтобы тот ее постриг и благословил в Рождественский монастырь, а он всякий раз велит ей еще подумать. Нет, батюшка, коли Господь позвал – и думать нечего. Бери ножницы и стриги. Меня в шестнадцать одели, в семнадцать постригли – и слава Богу.
– Не знаешь, девонька, что за человек?
– Директором гимназии у нас был, матушка. А теперь в ней учитель. Ермолаев его зовут, Василий Андреевич.
– Ага, – только и успела промолвить мать Агния, как бывший директор обратился к ней с вопросом.
– Не скажите ли, – проговорил он и прибавил, подумав, – …матушка… Будет ли сегодня исповедь?
– Если желаете.
– Да, – кивнул бывший директор. – Мне крайне необходимо. – Он отошел, но тут же вернулся: – И кто будет ее… проводить?
– Сегодня отец Петр исповедует. Вон туда, – показала мать Агния в сторону правого клироса, – ступайте и ждите. Он выйдет.
–
Под сводами храма, в подкупольной ночи исчезло последнее, долгое, чистое «о».
Мать Агния поспешно взяла горящую свечу и ее огнем затеплила на аналое две других.
– Он, значит, за дьякона, – подумала мать Агния, открывая Псалтирь.
Истинно так. От скверны нашей жизни очисти нас и выведи наши души к свету Твоему.
В Твоих руках судьбы наши. От юности моей уневестил меня Себе, и Дом Твой на всю жизнь стал моим. Поселил меня под кров Свой, и уста мои от утра до вечера возносят хвалу Тебе.
Немощь плоти моей и немощь веры моей укрепи, Господи, Духом Твоим Святым. Овца стада Твоего, к Тебе прибегаю и заступничества Твоего молю.
Ты Христу Отец и всем нам. И мы дети Твои непутевые, из щедрых рук Твоих берущие хлеб Твой. Ты, Господи, питал меня пищей Твоей; берег меня и от козней лукавого избавлял меня. Что я без Тебя? Ноги Твои лобызаю и всю себя Тебе предаю, Отче.
К кому взывать мне, Господи, как не к Тебе? Перед кем плакать, как не перед Тобой? Кого благодарить, как не Тебя? Кому поклоняться, как не Тебе? Милость Твоя да пребудет со мной до конца дней моих.
Сказал псалмопевец, а я ему вослед повторяю его глагол. Уже прибрела к порогу, уже ждут меня кровные мои, уже скоро отпустит меня Владыко в жизнь вечную – а я как в начале пути моего Ему пою. И что бы я была, Господи, без любви Твоей? Будто трава без воды, сохнет без Тебя всяк человек. И даже тот, кто в сердце своем воскликнул: нет Бога! рано или поздно ужаснется помрачению своему. А кто захочет прожить без Тебя или кто будет бороться с Тобой – Ты, Господи, обратишь его славу в бесславие, его торжество – в поношение, его силу – в бессилие. Ибо кто поругает Тебя? Испугалась, что церковь закроют. А о том не подумала, что можно повесить замок на ее дверях – но нельзя замкнуть сердце, поющее хвалу Богу нашему и Пречистой Матери Его.
Мать-Заступница.
Даже грешникам в аду вымолила у Сына передышку в их муках.
И мне подай помощь Твою.
И меня огради Покровом Твоим.
И мою печаль утоли, Мать Света нашего.
В четвертом уделе Твоем, в Скорбеево, ступала я в следы Твои и, по слову преподобного Симеона, старца великого и горячего Твоего молитвенника, к Тебе неустанно взывала. Заступничества и милости у Тебя прошу, Дево всепетая, лоза истинная. Бушует вокруг море житейское, брат на брата войной идет, и сын на отца меч подымает – но Ты, Богородица, от Тебя рождшегося моли за нас, грешных, и к Тебе руки
