Затем он закрыл приделанную к нише дверцу, и Русалка сказала, что он — сообразительный, что он всё подмечает и что из него выйдет толк. Соломенный Губерт был очень польщён, и Анечка-Невеличка обрадовалась, что он больше не хмурится.
Положив Ската на место, Соломенный Губерт принёс из чулана два креслица, а потом сходил ещё за двумя.
Тётя больше не дула на палец и, пока Соломенный Губерт носил креслица, весело приговаривала, что наконец-то у неё появился помощник.
— Ну что ж, теперь всё на своих местах, кроме арфы, — сказала Русалка. Тётя засуетилась, принялась сетовать на свою забывчивость, отворила окошко, сквозь которое недавно вплыла Анечка, и в комнату хлынула струя воды, на которой приплыла Разувайка. Тётя сразу же захлопнула окошко и сказала, что раз печка затоплена, вода скоро высохнет.
— Разве это арфа? Это же Разувайка! — сказал Соломенный Губерт. — Однако на ней можно играть, поэтому я и называю её арфой! Хочешь, сыграй! — приветливо сказала Русалка.
Соломенный Губерт схватил Разувайку и стал играть. Анечка просто диву давалась, где это он так научился играть на Разувайке.
— Вы играете, словно вам море по колено, — сказала она.
— А разве не так? — спросил Соломенный Губерт и, продолжая играть, запел:
Тётя, услыхав последние слова, бросилась к окну поглядеть, по колено ли вода, а поглядев, сказала с облегчением, что вода снаружи обычной глубины.
— Это хорошо. Значит, гости приплывут без затруднений, — заметила Русалка. «Какие же гости приплывут?» — подумал Соломенный Губерт.
Какие же гости приплыли?
Глава сорок пятая, в которой говорится, кто были гости
АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА НЕ РЕШАЛАСЬ спросить Русалку, кого они с Тётей ждут в гости. Соломенный Губерт тоже не решался. Впрочем, его не столько интересовали гости, сколько ему хотелось узнать, кто же такой, собственно говоря, Страшила. Вот почему, услыхав о гостях, Соломенный Губерт спросил:
— Надеюсь, они не Страшилы?
Русалка так побледнела, что из зелёной превратилась в белую, а Тётя так принялась гримасничать, что Анечка-Невеличка забеспокоилась, как бы эта милая дама не превратилась опять в Мартышку.
Постепенно к Русалке снова вернулся красивый зелёный цвет, и она, вздохнув, сказала:
— Ты напомнил мне, малыш, об ужасных вещах. Попасть в лапы Страшилы — это, знаешь ли, неприятно.
— Значит, у Страшилы есть лапы? — воскликнул Соломенный Губерт. — Неужто он Змей О Трёх Головах?
— По-моему, даже пострашней, — сказала Русалка.
— Что может быть страшнее?
— Ветер! Ветер страшнее Змея о Трёх Головах!
— Ветер? Да у него и одной-то головы нету!
— Твоя правда, малыш. У Ветра не только головы, у него даже никакого облика нет. Но какой он страшный! Ухитряется проскользнуть в каждую щёлочку и большой мастер притворяться. Иногда прикинется кротким, и хочется с ним поиграть, а он разъярится и всё сметёт! Чего только я не пережила, пока меня не вызволила Дудка. А сколько горя хлебнула моя милая Тётя! Правда, Тётя?
— Ох, не вспоминай! — сказала Тётя и тут же начала вспоминать: — Сама-то я много натерпелась с тех пор, как меня ещё девочкой Водяной уволок под воду и запер в чулане. Кто говорит, что Водяной не уволок меня на дно? То-то и оно-то! Я, помню, купалась, а Водяной хвать меня за ногу, и всё! «Никаких отговорок, будешь мне прислуживать!» — сказал он, и пришлось ему прислуживать. Ох как мне бывало грустно, помнишь Русалка? Но ты этого не можешь помнить. Тебя тогда и на свете не было! Водяной принёс Русалку, когда я была такая же взрослая, как теперь Русалка. До чего же она была хорошенькая! Беленькая, точно облако над водой. Зеленеть ты начала, Русалка, только на третьем году. Кто говорит, что это не так? То-то и оно-то!
Стала я нянчить Русалку, и стало мне повеселей! Нянчу её, бывало, и песенки пою. Помнишь, Русалка, вот эту:
Если мне память не изменяет, жили мы с Русалкой в этом вот самом домике и беды не знали. Была Русалка ужас какая непоседливая и очень любопытная. Особенно разбирало её любопытство, когда, поглядев в окошко, она замечала над водой Коромысло. Кто говорит, что Коромыслами не называются зелёные или голубые стрекозки? То-то и оно-то!
Привыкли мы с Русалкой друг к другу, и было нам хорошо, пока Водяного не одурачил Ветер, а люди не посадили в каталажку.
Случилось оно вот как.
Водяной любил мастерить дудки из ивовых прутьев. Срежет прут, сделает дудку и сразу выбросит,