действительно, зачем? Преуспевающий преподаватель музыки в престижной Гнесинке, частные уроки по классу пианино и прочее, прочее, прочее, проистекающее из моего нынешнего положения. Зачем?
Надолго замолчала, будто и сама только что задумалась всерьез над этим парадоксом в ее жизни, и вдруг по ее лицу скользнула легкая ухмылка.
— Вы никогда не задумывались о смысле жизни? — спросила она, однако тут же поправилась: — Нет, пожалуй даже не о смысле жизни, а о своем предназначении в этой жизни?
Яковлев только плечами пожал. Мол, я нашел свое собственное предназначение — санитар общества. А если еще проще, то просто чистильщик.
Она согласно кивнула. Повезло, значит, мужику, что он еще в юности нашел себя в том, что было предопределено ему судьбой. А вот она…
Он явно не понимал ее, и она невольно усмехнулась:
— Желаете, я вам байку одну расскажу, свидетелями которой были люди, которых я давно знаю?
— Естественно.
— Так вот, жил-был один очень крупный ученый, академик и мировая знаменитость, на прием к которому мечтали попасть даже члены правительства. А он?.. Он был музыкантом от Бога и ничего с собой поделать не мог. И когда в Зале Чайковского наш знаменитый оркестр давал концерты, на которые простому смертному попасть было невозможно, он брал свою виолончель, приезжал к началу концерта, ему освобождали место, и он… он играл так, что, казалось, все аплодисменты предназначались только ему одному. Она вздохнула и закончила:
— И он был счастлив, потому что рожден был для того, чтобы семью нотами творить чудеса. И именно это являлось его предназначением в этой жизни.
— И вы хотите сказать…
— Да, к великому сожалению, вы правы. Судя по всему, я довольно неплохой преподаватель, но музыка для меня всего лишь хлеб насущный, и я не чувствую в своей работе ни-ка-ко-го удовлетворения. А это плохо, Владимир Михайлович. Очень плохо.
Яковлев потер ладонью лоб, покосился на свою гостью, и невозможно было понять, что он думает относительно сказанного. Отхлебнул еще глоток остывающего кофе, спросил с участием в голосе:
— И вы считаете, что ваш уход в область психологии, причем с юридической направленностью, принесет вам именно то, что вы называете своим предназначением в жизни?
— Хотелось бы так думать.
— А если вдруг опять не то?
По лицу Ирины Генриховны скользнула едва заметная тень.
— В жизни, конечно, возможно все, но думаю, что на этот раз ошибки уже не будет.
— Но почему?! — вскинулся Яковлев. — Откуда вдруг такая уверенность? С чего бы?
Она задумалась, наконец подняла на него глаза:
— Признаться, я и сама не могу ответить на этот вопрос. Но как мне кажется… Александр Борисович… Турецкий… именно от него я получила этот посыл. И сейчас, когда уже прожито вместе столько лет, когда дочь на выданье, где-то внутри меня, глубоко в подсознании, сформировалось наконец то, к чему я шла со дня рождения.
— Призвание?
— Не знаю. Но без этого я уже не смогу. Они надолго замолчали, пока Яковлев не спросил, словно выстрелил:
— И каковы же планы на будущее? Ирина Генриховна хмыкнула и невразумительно пожала плечиками:
— Планы?.. Пока что не думала об этом. Время покажет, да и загадывать о чем-то конкретном боюсь.
— Александр Борисович?
— Да. Врачи пока ничего толкового не говорят, да и сам он молчит. Чувствую, расстраивать меня не хочет.
— Что, настолько все серьезно?
— Видимо, да. Яковлев вздохнул и негромко произнес:
— Прошу вас полностью рассчитывать на меня. Что бы там ни было и как бы там ни было. А что касается вашей профпереориентации… Не спешите, ради бога. И когда закончите учебу, прошу вас, не торопитесь бросать свою работу. А если все-таки пожелаете попробовать себя в области психолога- криминалиста, жду вас в МУРе.
Ирина Генриховна удивленно уставилась на хозяина кабинета. Видимо, приняла его слова за шутку.
— Меня?.. В МУР?!
— А почему бы и нет? — в свою очередь удивился Яковлев. — Летом в вашей Гнесинке большие каникулы, и вот вы во время отпуска и испытаете себя на ниве борьбы с преступностью.
Замолчал было, после чего добавил:
— Если сложится, рад буду помогать и дальше. Ну а если нет…
И он, словно извиняясь, развел руками:
— Тогда уж не обессудьте.
Глава пятнадцатая
Это было противозаконно, может быть, даже подло со стороны Голованова, однако его не отпускали умоляющие глаза Марины, в которых плескалась боль за попавшего в беду сына, и ему ничего не оставалось, как навесить лапшу на уши Дронова, чтобы заставить работать на себя. Можно было бы, конечно, провести эту операцию и с Агеевым. Наработав многолетний опыт пятиминутных допросов в Афганистане, после которых раскалывался до самой задницы даже самый крутой душман, он не сомневался, что заставит расколоться и продажного майора, но… После разговора по телефону с Сергачевым он уже стал сомневаться, что тот сиюминутно пустит спецназовцев по адресу, где боевики Бая пытают Чудецкого с Вассалом. Сверхмудрый и сверхосторожный капитан потребует, чтобы поначалу эти же спецназовцы накрыли подпольную химлабораторию Похмелкина и уже выявленные тайники с готовой наркотой, и только после этого, чтобы не сорвать оперативную разработку всей операции, может быть… и так далее.
Лейтенант Дронов, еще не успевший превратиться на своей работе в циника, после «разговора» с майором Шматко вынужден будет пойти на освобождение Вассала с Чудецким, даже если этому решению будет противиться «московская штучка» Сергачев, — в этом Голованов даже не сомневался.
Конечно, можно было бы освободить Чудецкого и своими силами, подобным операциям ни его самого, ни Агеева учить не надо, однако подобный вариант освобождения уже по-настоящему грозил провалом всей операции. Но именно на это опять-таки ни он сам, ни Агеев пойти не могли. Вот и пришлось уломать- таки Дронова пойти с ним на «незапланированную встречу» с майором, рассказав, естественно, о том, что «поведал» Агееву старший лейтенант Чумаков.
…Машину поставили так, чтобы в случае непредвиденной опасности можно было в любую секунду вырулить на проезжую часть улицы. И в то же время нельзя светиться перед домом, в котором жил с женой ухватистый майор. Дом девятиэтажный, и, судя по расположению квартир, фамильная берлога майора находилась на четвертом этаже второго подъезда. Окна трехкомнатной квартиры выходили на обе стороны дома, и по тому, как они проваливались своей чернотой на фоне других освещенных окон, хотя время уже довольно позднее, Голованов еще раз смог убедиться, что Чума не врал, когда с потрохами сдавал майора Агееву. «Безработная» жена Шматко еще не вернулась с трехлетней внучкой с родной Николаевщины, продлевая тем самым благодатное лето на юге Украины, и, поди, месяца три, если не больше, майор холостяковал в своей квартире. Оттого, видимо, и домой возвращался поздно, проводя по двенадцать часов на работе, из-за чего и считался едва ли не самым работоспособным ментом в Центральном округе, которого не забывало поощрять руководство ГУВД.
