Горева.
Почему тот имел кликуху Зуб, он увидел сразу, едва Горев открыл рот. В правом углу блеснул воровской доблестью ушедших лет золотой зуб. Модно было в прошлые годы у ворья носить золотые фиксы. Их тогда фиксатыми звали.
— Садись, Горев, — сказал Грязнов. — Курить хочешь? Или ты предпочитаешь отраву?
— Я не колюсь, начальник, и «косячки» не заворачиваю, потому шить мне двести двадцать восьмую не надо.
— Видишь, сам догадался, про что у нас с тобой речь пойдет. Ну, как желаешь, а я закурю.
Грязнов вытащил из пачки «Мальборо» сигарету, размял ее по-русски, закурил, а зажигалку и пачку подвинул по столу в сторону арестованного, скромно примостившегося на табуретке напротив. Был он тщедушный с виду, да еще горбился, кося под какого-нибудь «тубика», но начальника МУРа эта видимость не могла обмануть. Слабаков Формоза в рядах своей братвы не держит. Молодежь, еще не вошедшая в силу, это — да, на перспективу, так сказать. А эти орлы — они не только ходки имеют, а значит, и настоящий криминальный опыт, но и приучены на зонах отстаивать себя в любых, даже крайних, ситуациях. И та же зона для них — дом родной, временная перемена места обитания, другая квартира, где властвуют одни и те же законы. Зоны они не боятся. Они боятся иного. Вот об этом и собирался поговорить с рецидивистом Грязнов.
— Слышь, Горев, как же так вышло, что ты, человек опытный и осторожный, на такой хреновине попался, а?
— Ты не прав, начальник. Это твои легавые подсуетились, а я — чист, мне мандражить нечего.
— Не борзей, Горев, ни один суд твоим сказкам не поверит. А уж я постараюсь.
— А какой тебе смысл, начальник, брать меня за грызло?
— Ну так ты ж уперся. В отрицалы мажешься?
— Да не, куда нам! Нам бы по справедливости.
— Ах вон чего захотел! Боюсь, не получится у тебя. В игровых у Формозы давно пашешь?
— Да чего ты, начальник! Какие исполнители? Знакомые кореша позвали походить по кладбищу, жмуриков помянуть — на халяву. — Он ощерился, блестя золотым зубом. Не захотел значиться в исполнителях у вора в законе. Опасное это дело, когда до ментовки дойдет. Проще таким вот случайным халявщиком прикинуться.
— Значит, это твои кореша охраняют Формозу, так?
— Не знаю, может быть.
— А какое отношение имел Формоза ко вчерашним похоронам? Его ж даже на кладбище не было. Кого ж вы охраняли?.. Молчишь, Горев? И правильно делаешь, потому что пудрить мне мозги у тебя не получится. Поэтому слушай, чего скажу. Суда и зоны ты не боишься, поскольку не впервой. Но этой радости я тебе наверное не доставлю. И пойдешь ты у меня не под суд, а в Бутырки, где посадят тебя к таким же отпетым, и будешь ты дожидаться своего суда до скончания века. Но не этого, а следующего. Забудем мы про тебя, Горев. И никакой адвокат тебе не поможет. Понял расклад?
— За что, начальник? — с надрывом спросил арестованный.
— За то, что помочь ни себе, ни мне не желаешь.
— Так ты ж не просил ничего! Почем знаешь?
— Прежде чем спросить, надо узнать, с кем дело имеешь. А узнать я должен, кто конкретно состоит в охране Формозы. Я, конечно, могу выяснить это другими путями, но тогда и ты не жди ничего щадящего для себя. Мне нужны фамилии и адреса. Думай.
— Откуда ж я могу всех знать?
— Говори о тех, кого знаешь.
— А что я буду иметь?
— Могу обещать по минимуму.
— Смотри, ты слово дал. Будешь записывать или запомнишь?
— Нет уж, я лучше запишу. Диктуй, — сказал Грязнов, доставая из кармана листок бумаги и шариковую авторучку.
Список был недлинным — из шести фамилий. Но Горев клялся, что других просто не знает. Сам недавно. Выполняет в основном мелкие поручения «законника» при разборках с конкурентами. Но крови на нем нет.
— А партнера Формозы ты знаешь? Ну того, который и организовал те самые похороны, где тебя и повязали?
— Видеть приходилось, но нечасто.
— У него своя охрана или Формоза помогает?
— Зачем? Своя. У него, говорят, собственная контора имеется, а называется она, кажется, «Палаш». Приходилось их видеть, такая же братва, только другие кликаны.
— Ну ладно, иди пока отдыхай, Горев, — разрешил Грязнов, нажимая кнопку вызова контролера. — Курево можешь забрать.
«Палаш… — бормотал он, возвращаясь к себе. — Что-то я не помню такой конторы… Развелось, понимаешь, как клопов…»
Убитые в арке дома на Кутузовском имели непосредственное отношение к матвеевским, что доказано. Если этот сукин сын Плешаков не врет, размышлял дальше Грязнов, и действительно имел беседу со Скляром за какой-то час до убийства, а доказать это невозможно, потому что любые свидетели со стороны Плешакова будут защищать его, то у него, во всяком случае, не было причин самому убивать журналиста. Следовательно, след опять-таки ведет к матвеевским. Иначе говоря, доделали свое дело. То же оружие засвечено и на Новой Басманной. Вот и вывод: надо срочно брать всех игровых Формозы. Иначе говоря, его исполнителей. И шерстить на предмет оружия.
Подходя к своему кабинету, заглянул к заму Жене Злотникову. Подполковник, видимо, уже собирался уходить и ждал лишь появления шефа.
— Давай, задерживать я тебя не буду, хотя… — Грязнов глянул на собственные часы и укоризненно покачал головой. — Да, время нам не подчиняется… В общем, завтра с утра начнем большой шмон. Ты про охранное агентство «Палаш» ничего не слыхал? Или что-то подобное?
— Точно, нет, — подумав, ответил Злотников.
— Тогда будь здоров. Позавтракай поплотнее, можем остаться без обеда. И без ужина тоже…
А вот Денис, которому Грязнов перезвонил из кабинета, знал «палашей».
— Дядь Слав, у них же база в Останкине, на Королева. Ты ведь сто раз мимо проезжал!
— Надо же! — почесал макушку Грязнов. — И чем они славны?
— А клиентура их мне неизвестна. Вероятно, боссы из того же Останкина. Ты точно видел, у них на рукавах еще нашивки такие — два скрещенных палаша. Но рожи, я тебе скажу… Где их набирают?..
— Скорей всего, в бригадах.
— Похоже на то. Во всяком случае, вид настоящих отморозков.
— Ты, Денис, пошарь-ка по своим закромам и подбери мне к утру максимум информации на этих деятелей. Завтра хочу их крепенько пошерстить. Поэтому желательно знать заранее, кто хозяин, под кого пашет, где обитает и все такое прочее.
Оставалось последнее: позвонить Турецкому и выяснить, чем закончились, если уже закончились, переговоры с Костей Меркуловым. Без его санкции вряд ли что-то путное можно было сделать.
Но Турецкий, словно услышав мысленный зов друга, позвонил сам. И сообщил, что санкционированное постановление фактически в кармане. Костя сказал «да», хотя и не сразу, и долго пребывал в сомнениях, вызванных размышлениями о стабильной законности.
Посмеялись и пожелали друг другу спокойной ночи. Относительно, конечно. Потому что в жизни, как и анекдоте про учителя, похожего на Владимира Ильича, можно в конце концов сбрить усы с бородкой, отучиться картавить, но мысли — мысли! — куда девать?..
Анатолий Иванович Плешаков мог бы только мечтать, чтоб наполеоновские планы, намеченные Турецким и Грязновым на следующее утро, сбылись. Но он не знал о них и ехал к себе на дачу, так он называл свой коттедж в районе Лесных Полян, с чувством правильно сделанного шага.
Его, несомненно, несколько обескуражила, прямо надо сказать, подозрительная осведомленность
