– Или, – кивнул Расин. – Мы с Кимом его еще в прошлом году присмотрели, там готовят хорошо и берут почему-то по-божески.
– Часто вы там завтракаете?
– Не то чтобы именно завтракаю, но время от времени забегаю и один, и с Игорем, и с девушками... Ну, я немного опаздывал тогда в галерею и спешил. Поэтому и оказался таким неловким – толкнул на выходе Вику, а она, знаете, такая хрупкая, легкая, будь у меня реакция хуже – точно бы упала и расшиблась... А так только сапог пострадал... То есть каблук.
– Каблук? – Саша слегка приподнял одну бровь. – Это как же надо толкнуть девушку, чтобы у нее каблук сломался?
– Говорю же, спешил... – Расин покраснел. – о, возможно, этот каблук и без меня бы отвалился, может, плохо приделан был... Так, во всяком случае, Вика сказала. Она на меня ничуть не рассердилась, словно даже виноватой себя почувствовала, представляете?
– Как это – виноватой?
– Ну улыбка у нее такая, немного виноватая... Если б Вика согласилась, чтобы я написал ее портрет, я бы ее именно с этой улыбкой и писал, в ней весь ее характер... по-моему.
– А дальше?
– Дальше мы познакомились, вернулись в кафе – я ей помог добраться до столика... Голдиной я перезвонил и никуда не поехал. И ни один нормальный мужик никуда бы не поехал, если б повезло на такую девушку наткнуться!
– Виктория интересовалась живописью?
– До нашего знакомства только мечтала узнать о современной живописи побольше. Она считала, что в этом смысле ей со мной здорово повезло.
– Вы с ней спали? – в лоб и совершенно неожиданно для Расина спросил Саша.
– Нет! – Художник вспыхнул и сжал губы. Потом сердито посмотрел на Турецкого. – А вас не упрекнешь в излишней тактичности!
– Работа такая, – Александр Борисович пожал плечами и посмотрел на Евгения в упор.
– Я ведь говорил вам, что Вика не такая, как все, – сухо бросил тот. – Мы с ней несколько раз были в Третьяковке и Пушке, к Людмиле Иосифовне я ее тоже возил... Ну и в нашу мастерскую, конечно.
Он немного помолчал и тоскливо добавил:
– Вика... Если бы не эта кошмарная история... Она была бы для меня идеальной подругой, понимаете? Она из тех девушек, на которых нормальные люди женятся, а не в постель затаскивают через час после знакомства.
– Понимаю, – кивнул Турецкий. – Скажите, Евгений Константинович, а у вас не было ощущения, что до вашего знакомства вы Крикунову, скажем, где-то видели?..
Расин посмотрел на Александра Борисовича с удивлением и, прежде чем ответить, немного помолчал.
– Странно, что вы об этом спросили... – пробормотал он в конце концов.
– Почему? Потому что угадал?
– В общем-то да... Я даже спрашивал Вику, не могли ли мы с ней сталкиваться где-нибудь раньше...
– И что она ответила?
– Сказала, разве что случайно, на улице... Потом призналась, что и у нее такое же ощущение. Мы тогда долго перебирали всякие варианты, но так ничего и не нашли... И Вика, помню, пошутила, что, должно быть, это случилось в другой жизни, предыдущей...
– Она что же, верит в переселение душ?
– Не сказал бы, она, по-моему, просто пошутила... Нет, точно не верит! Как-то Вика сказала, что моду признает только в одежде, а поскольку сейчас модно быть религиозным, особенно буддистом, предпочитает в Бога не верить вообще.
– Вообще, без веры, по-моему, не обходится ни один человек: не вера – так суеверие, – заметил Турецкий.
– Нет, суеверной она тоже не была! Вика верила в людей, так она говорила. В человеческую волю... А вообще мы на эти темы говорили мало, все больше о живописи и... и о будущем... Она считала, что у меня большое будущее!
«Ясно, – вздохнул про себя Турецкий. – Не только художник, любой человек любит поговорить о себе, любимом... Отличный способ создать ощущение полной гармонии отношений, разговаривая с партнером исключительно либо о нем самом, либо о деле его жизни!.. Женщины это знают едва ли не с пеленок... Мужчины, впрочем, тоже, но все равно попадаются!»
Больше ничего достойного внимания Александр Борисович от Расина не услышал. И, отпустив художника с миром, глянул на часы: до назначенного Голдиной времени у них с Померанцевым образовалась возможность пообедать. А заодно можно будет обсудить еще раз план их беседы с Людмилой Иосифовной. Александр Борисович нажал клавишу селектора и, услышав характерное померанцевское «Вас слушают!», ознакомил его со своим намерением, встретившим со стороны Валерия полное одобрение.
«Интересно, – думал Турецкий, неторопливо двигаясь по коридору в сторону лифта, – если интуиция меня не подводит и загадочная Вика действительно наша клиентка... Что может испытывать такая молодая девушка, убившая человека?.. И если не ужас, не раскаяние, то насколько сильным должен быть мотив, ненависть к Кожевникову?..»
Вопрос этот был для Турецкого действительно актуален: за все годы работы в его следственных делах под подозрение в убийстве не попадала такая молодая девушка, как Виктория Крикунова. Он очень надеялся, что информация, собранная Яковлевым, несмотря на бесплодность его поисков, хотя бы немного продвинет следствие вперед.
Между тем особа, способная ответить на возникший у Александра Борисовича вопрос, на самом деле в данный момент не испытывала ничего... Ни еще совсем недавней ненависти к Кожевникову, ни почти безумной жажды справедливого возмездия, ни ужаса, ни раскаяния. Не было даже страха за себя и, что самое невероятное, чувства удовлетворения, которое, как она думала еще совсем недавно, просто обязано было появиться.
Но не появилось. Впрочем, что-то она все-таки испытывала, если так можно было сказать о заполонившем ее душу безразличии, таком глубоком и обширном, что, будь она одна на всем белом свете, возможно, просто-напросто покончила бы с собой. Жизнь вдруг сделалась ей почти отвратительна и вовсе не интересна. И это было самым ужасным из того, что могло произойти...
Пасьянс
В отличие от ожидаемого, Михаил Иванович Анисимов, заехавший к Турецкому утром в пятницу, вел себя вполне доброжелательно и на человека, вознамерившегося оттеснить представителей Генпрокуратуры и МВД от руководства следствием, не походил.
– У вас, Владимир Владимирович, утомленный вид, – заботливо кивнул он Яковлеву, только что возвратившемуся из поездки и явившемуся сюда прямо с поезда.
Володя кивнул и ничего не ответил: а что тут скажешь? Таких неудачных командировок, как нынешняя «тройная», у него давно уже не случалось. К тому же ощущение, что он сам упустил что-то важное, по- прежнему не давало ему покоя. Ни одного сколько-нибудь осмысленного предположения по этому поводу в голову Яковлева, кажется, выучившего за прошедшее время наизусть показания всех опрошенных им людей, так и не пришло. Вот будет «радость», если его прокол обнаружат анисимовские опера!..
Саша, прекрасно знавший Володю, видел его беспокойство, но при полковнике Анисимове спрашивать ни о чем не стал. Он успел уже дважды просмотреть привезенные Яковлевым протоколы дознания и письменный отчет, который он успел написать еще в ульяновской гостинице. И теперь, изредка поглядывая на задумчиво расхаживающего по его кабинету Михаила, рассеянно перебирал, перекладывая с место на место, привезенные Владимиром фотоснимки, словно намереваясь сложить из них пасьянс. Пауза затягивалась, не нарушал ее даже Померанцев, в расслабленной позе стоявший у окна: планировавшийся за два дня до этого допрос Голдиной неожиданно сорвался по крайне заурядной причине: Людмила Иосифовна простыла и явиться в Генпрокуратуру не смогла. Вспомнив об этом, Саша вопросительно посмотрел на Валерия:
– Кстати, что там с Голдиной?
