постановление.
— Сообщаю также, что на основании судебного решения, в вашем присутствии, будут произведены обыски в квартире и служебном кабинете. Говоря официальным языком, при наличии оснований и в порядке, предусмотренном частями первой и третьей статьи сто восемьдесят второй Уголовно- процессуального кодекса Российской Федерации, в целях обнаружения и изъятия документов и ценностей, которые могут иметь значение для уголовного дела. Вам понятно то, что я сказал?
— Ничего не понимаю… — Смуров помрачнел. — Какое задержание? Какой обыск?! На каком основании?! В чем меня обвиняют?! — уже орал он. — Вам известно, кто я?!
— Известно. И тем не менее вам выдвинуто обвинение в организации и подготовке по предварительному сговору убийства министра господина Сальникова и еще шестерых человек. А само уголовное дело квалифицировано по признакам статьи двести пятой Уголовного кодекса Российской Федерации как террористический акт… Понятно объяснил?
— Какие объяснения?! При чем здесь какое-то убийство, когда все уже давно доказано?
— Позвольте полюбопытствовать, Алексей Петрович, кто вам сказал такую чушь? А-а-а, — «догадался» Турецкий, — ну конечно, как же это я сразу не сообразил! Вы же умчались в Москву, так и не узнав, что решение аварийной комиссии признано сфальсифицированным, вот в чем дело! — Александр Борисович приветливо улыбнулся. — Но это не страшно, это легко поправить. Мы дадим вам возможность позже ознакомиться со многими весьма любопытными документами… Да вот, кстати, чтобы, как говорится, далеко не ходить…
Александр Борисович проверил магнитофон и, сказав: «Прошу внимания, господа», включил его. Пошла речь, он сделал звук громче.
«…— Сейчас нам важней всего активизировать китайцев. У меня есть договоренность в их посольстве у нас, причем на самом верху. Ну вы же понимаете, что наша нефть для них — вопрос жизни…»
— Это ваши слова, господин Смуров, узнаете? — заметил Турецкий.
«— Не знаю, не знаю, я могу только сообщить вам, что нашему куратору новая и неопределенная по времени оттяжка решения вопроса определенно не понравится. Думаю, Алексей Петрович, вам давно бы следовало встретиться с ним и объясниться».
— А это вы, Юрий Игоревич. — Турецкий посмотрел на Потемкина.
«— А что я могу сказать?
— Хотя бы сослаться на Генпрокуратуру, активность которой оказалась для всех нас фактически непредсказуемой. Намекнуть, что надо бы ее пригасить. Он знает, как это делается, он ведь у нас стратег, так давайте же этим пользоваться! Пусть подскажет, нам не грех лишний раз послушать умного человека. Вот вы же, Алексей Петрович, сами предложили провести определенную работу с наиболее настырными… гм, товарищами. Я полностью согласен с вами, что Турецкого надо окоротить.
— Правильно, Юра, это вот меня он, Георгий, не послушал, а теперь мы упустили время и понадобятся самые радикальные меры… Марина, черт возьми! Отойди от двери! Что за сучья привычка подслушивать то, что тебя не касается?! Приготовь нам кофе!.. Так о чем я? Ну да, в Белоярске мы могли бы все проделать без сучка и задоринки, а теперь будем вынуждены пойти на большие затраты. Я уж не говорю о финансовых.
— А я и тогда не возражал, Алексей! Чего ты говоришь зря? Это ты сам же и испугался. А мои парни, особенно после ареста Рауля…
— Которого, Жора, ты же сам прокуратуре и сдал! А ведь вполне мог догадаться, на кого они собирались повесить и самолет, и прочее. Я так понимаю, раз человек засветился, его необходимо немедленно уводить из поля зрения.
— Твою мать! Да я вынужден был! Я, между прочим, твою же шкуру и спасал!.. Ладно, одним словом, мои парни согласны «закрыть» этого Турка. Чего ты тогда возражал, не понимаю…
— Я считал, что генерал опаснее его…
— Да ты чего? Он же — дурак, который пыжится перехитрить меня, профессионала! Нет, Леша, опасен нам в первую очередь следователь… Короче, принимайте решения, а я тут же отдам команду. Как ты-то смотришь, Юрий?
— Согласен. Решение своевременное. Как только его уберут, следствие всерьез и надолго забуксует, а нам это и требуется.
— Кстати, и Аркадий, раз уж вы, Юрий Игоревич, вспомнили о нем, тоже пусть придумает что-нибудь, ему ума достанет…»
Этой фразой Смурова и завершилось прослушивание текста.
— Ну вот, господа, это маленький фрагмент вашего заседания, — улыбнулся Турецкий. — Мы потом обсудим некоторые детали. А кстати, у нас также имеется, Юрий Игоревич, запись прелюбопытнейшего вашего ночного диалога с уважаемой Мариной Евгеньевной, я вам дам распечатку… А дальше, господа, у вас сегодня пошла речь о Саркисове. Высказывались опасения, как бы не заложил он вас, да? Так я хочу сразу успокоить: уже заложил. И с его подробными показаниями вы ознакомитесь тоже. А знаете, почему он раскололся так легко? Потому что понял, что вы его кинули, как дохлую собаку. И сделали это в первую очередь вы, господин Митрофанов… А теперь перейдем и к вам. Вот постановление о вашем задержании и также производстве обыска в принадлежащей вам квартире и в служебном кабинете. Основания те же. Прошу ознакомиться… Господин Потемкин, не могу вам сообщить ничего нового. То же постановление и тот же обыск. Ознакомьтесь, пожалуйста… Это хорошо, что вы оказались все вместе. Удобнее работать…
— Я совершенно ничего не понимаю! — взревел Митрофанов, в то время как Потемкин молча читал постановление. — Я не вижу никаких оснований! Это все ложь и какой-то подлог! Откуда эти записи? Что это такое? Нет, я решительно не согласен и сейчас же буду звонить министру!
— Сделайте одолжение. Телефон подсказать или сами помните?
Турецкий знал, что Костя уже разговаривал с министром, и разговор этот был нелегким. Пришлось даже кое-что приоткрыть из следственных материалов, и только тогда министр мрачно дал свое «добро» на задержание.
Генерал быстро дозвонился до приемной и потребовал, чтобы секретарша немедленно соединила его с Самим. Та ответила, что министр занят и приказал ни с кем не соединять.
— Но со мной! — загремел Митрофанов. — Иди и доложи!
— С вами, Георгий Александрович, мне тоже приказано не соединять.
Это был тот еще удар… Митрофанов, тяжело дыша, рухнул на заскрипевший под ним стул.
Опомнился Потемкин:
— Послушайте, на каком основании вы проводили подслушивание моих разговоров с кем бы то ни было? Кто дал вам такое право? Это противозаконный акт! За мной что, постоянно следили? Я немедленно требую адвоката и прокурора!
— Сей момент, — услужливо произнес Турецкий. — Владимир Дмитриевич, — он повернулся к Поремскому, — будьте любезны, дайте мне постановление Генпрокуратуры по этому вопросу, утвержденное в суде.
Поремский порылся в своей папке и протянул документ Турецкому.
— Прошу, Юрий Игоревич… — И пока тот напряженно читал, стирая со лба обильно выступивший пот, Александр Борисович с ухмылкой взглянул на Смурова: — Я понимаю, нехорошо выдавать публично некоторые семейные тайны. Но вы уж поймите нас… Операторам, записывающим тот ночной диалог, тоже было неловко слушать, но такая уж у них работа… Да, кстати, и там, у Потемкина, и сегодня у вас несколько раз прозвучало таинственное имя вашего куратора — Аркадий. Вы, разумеется, имеете в виду Аркадия Яковлевича Подольского, которого вот уже несколько лет безуспешно разыскивает Интрепол, да? Ну, кажется, теперь, с вашей помощью, господа, мы им поможем.
Турецкий снова обернулся к Поремскому:
— Владимир Дмитриевич, приглашайте понятых, пожалуйста. А сами забирайте господ Митрофанова и Потемкина, поезжайте и начинайте с ними работать. Договоритесь с Владимиром Владимировичем, он ожидает внизу. Да, и еще хотел подсказать вам троим, господа, буквально несколько слов о том, как можно было окоротить настырного следователя и решить в темпе, так сказать, радикально вопрос. Но, боюсь, вы
