уверился в благонадежности Макаровой, а потому, что дело поглотило его целиком. Гордеев читал его, как бульварный роман, нафаршированный исключительными ситуациями, ходульными характерами и невообразимыми объяснениями. И над каждой страницей, подобно Станиславскому, готов был восклицать: «Не верю! Не верю!» Действительно, было трудно поверить, что способно существовать такое уникальное дело — поистине рекордсмен по количеству процессуальных нарушений.
Однако оно существовало. Оно лежало перед ним…
Для начала напомним, что Валентин Викторович Баканин был депутатом Серпуховского городского совета, так как его фирма находилась на территории этого района Подмосковья. Это значит, что задерживать его можно было только с согласия прокурора города Серпухова. Однако горпрокурор Самощенко, с которым Гордеев успел связаться еще до поездки, ни сном ни духом не знал о происходящем.
Следуя закону, Баканина должны были вызвать в Александрбург повесткой или телефонограммой. Но в деле не было ни одного подобного документа. Не нашлось даже стандартного прокурорского постановления на исполнение отдельного требования об установлении местонахождения подозреваемого. Это постановление должен был составить следователь Алехин, а утвердить прокурор Нефедов. Выполнить это поручение должны были сотрудники ГУВД Московской области. Тем не менее вместо процессуальных действий, регламентированных уголовно-процессуальным кодексом (УПК) РФ, в Москву прилетел старший следователь по особо важным делам Александрбургской облпрокуратуры Сергей Алехин. Прилетел специально для того, чтобы задержать подозреваемого Баканина и вывезти его в Александрбург.
То, что адвоката Баканина не вызвали к следователю, а вместо него при предъявлении обвинения присутствовал вызванный Алехиным адвокат Борис Фадин, — тоже нарушение УПК из разряда серьезнейших… Юрий Гордеев откинулся на спинку стула, стряхнул на пол таракана, который с голодухи попытался напасть на бумажный лист, и задумался. Хотелось сделать хотя бы крошечный перерыв перед теми несообразностями, которые откроются ему на следующем шагу. А что откроются, в том сомнения не было: начало дела сулило мощное и плодотворное продолжение в том же духе.
Предчувствия его не обманули, и показания Петра Самойлова, объявившего себя киллером без каких-либо улик против него, так сказать, в результате чистейших угрызений совести, представляли собой новую пищу для размышлений. Самойлов называет организатора преступления, Вадима Мускаева, бухгалтера московского отделения фирмы «Уралочка». Казалось бы, согласно закону, следовало сразу арестовать бухгалтера «Уралочки» Вадима Матвеевича Мускаева. Если он организовал убийство Айвазова и его семьи, значит, кому же, как не ему, назвать заказчика? Но с арестом Мускаева следователь Алехин медлит. Вместо этого, предвидя мускаевские показания (телепатией увлекался, не иначе), следователь называет заказчика сам. Это — председатель совета директоров фирмы «Уралочка», шеф концерна «Зевс» и прочих фирм и корпораций Валентин Викторович Баканин!
В перечислении баканинских титулов брезжила какая-то нелепость, дефект, который Юрий Петрович никак не мог уловить. Но это, в общем, было не так уж важно, об этом можно поразмыслить на досуге. Важным представлялось как можно скорее выцарапать отсюда Баканина. Если за него взялись так всерьез, что состряпали целое дело буквально на пустом месте, значит, кому-то он крепко мешает. А если он кому-то до такой степени мешает, значит, определенные люди не остановятся и перед тем, чтобы его убить. Забить до смерти или задушить в камере. Потом, правда, Баканин получает шанс на оправдание… посмертно.
Дверь открылась. Гордеев обернулся, ожидая увидеть Ксению Макарову, но это была не Макарова. На пороге стоял Роберт, который за время ознакомления Гордеева с делом должен был добиться свидания с Баканиным.
— Наконец-то я вас нашел, Юрий Петрович! Тут с непривычки заблудишься… А что это здесь у вас тараканов столько?
— Тараканы, Роберт, чистые и невинные твари по сравнению с людьми. Я их не трогаю, они меня не трогают… А как насчет свидания?
— Не дают! — с каким-то даже восторгом провозгласил Роберт. — Сначала сказали, что Баканин болен. Я предлагаю навестить его в медсанчасти. Спрашиваю, в чем причина болезни, и требую заключения врача. Тут они все переигрывают и говорят, что Баканин здоров, только санитарная обстановка в СИЗО неблагоприятная… Одним словом, шестое чувство подсказывает, что застряли здесь надолго — и Баканин, и мы.
Третья картина из прошлого КАРЬЕРА, ЛЮБОВЬ И СВИНКА
Марина Криворучко, в придачу к своей привлекательной внешности и незаурядным умственным способностям, обладала редким талантом: она умела просыпаться… Нет, конечно, все люди просыпаются, за исключением тех, которые проводят годы в летаргическом сне, и худо-бедно у большинства этот процесс получается. Но дело в том, что у Марины просыпаться получалось не кое-как, а полноценно, обворожительно, точно она была ранней пташкой жаворонком. Никакой утренней отечности век, никаких надавленных подушкой отвисающих щек, никакой бесцветности лишенного косметики лица, способного перепугать мужчину, которому вчерашняя фея с утра кажется ведьмой. Счастливчик, просыпавшийся рядом с Мариной, видел на соседней подушке лицо, не утерявшее прелести, пожалуй, даже приобретшее новые краски спектра. Всегда выглядевшая моложе своих лет, Марина поутру напоминала девочку в ожидании праздника: широко раскрытые глаза, разметавшиеся пшеничными волнами волосы, разгоревшиеся щеки, губы, к которым прилила кровь. Как можно было удержаться, чтоб не начать целовать эти щеки, эти губы, эти трепещущие, словно бабочкино крыло, веки? Счастливчик, однако же, обыкновенно удерживался…
Здесь уместен вопрос: кто же был тот счастливчик, заполучивший в безраздельное пользование только что пробудившуюся Марину Криворучко? Ответ, должно быть, многих разочарует своей тривиальностью. Это постоянно и неизменно был ее муж, Руслан Георгиевич Шаров. Потому что, вопреки факту, что не с одним мужчиной Марина занималась тем, что на языке провинциально-стыдливых иносказаний обозначается словом «спать», в буквальном смысле она спала — то есть засыпала и просыпалась — на супружеской постели. А где супружеская постель, там и супруг. И никуда его не денешь.
Хотя так часто Марине хотелось его куда-то деть!
Тогда, на первом курсе, она ничего не понимала. То есть во всем, что касается науки и бизнеса, уже тогда она была умнее большинства своих сверстниц, но в жизни женщины она не понимала ничего, хотя бы из-за этого была глупа прямолинейной глупостью, полагающей, что перед сияющим лицом интеллекта чувствам полагается смириться. Марина привыкла, что в этой жизни, чтобы достигнуть того, что хочешь, приходится смиряться. Но — до поры до времени. Когда она достигнет всего, что хочет, она перестанет себя стеснять. А достижения предполагаются великие, учитывая ту нижнюю точку бытия, откуда Марина Криворучко начала старт. В Александрбург Марина вырвалась из маленького домика на окраине провинциального городка. Мать, отец — в одной комнате, бабка, братья, Марина — в другой, разгороженной занавесочками. Все школьное детство Марина стеснялась звать к себе в гости одноклассниц из-за того, что бабка сушила вонючие валенки на печи, братья то дрались, то с визгом и воем возили по стенам игрушечными машинками, изображая автогонки, а отец разгуливал по дому в одних трусах — семейных, черных, до колен: закалялся, видите ли. Утверждал, что нагота для тела полезна. В этом, собственно, не было ничего экстраординарного, учитывая местные нравы. У одноклассниц наверняка дома было не лучше, но они по этому поводу ничуть не переживали. Скорее всего, даже не подозревали, что у них или их родителей что-то не в порядке… Марина же постоянно обращала внимание на дикости окружавшего ее быта. В ней, как путеводная звезда, обитало откуда-то взявшееся и генетически не запрограммированное стремление к чистой, вежливой, опрятной, элегантной жизни, известной ей из литературы и кино, и, сравнивая с этим внутренним эталоном внешнюю убогость семьи Криворучко, Марина не могла не стыдиться. Вследствие этой стыдливости, принимаемой за пренебрежение коллективом, худенькую и глазастую молчаливую девочку, лучшую в классе по математике и физике, считали гордячкой. Сначала Марина переживала, что у нее нет подруг, но уже в подростковом возрасте, когда ее рано развившийся разум постоянно анализировал жизненные ситуации, пришла к выводу, что подруги ей ни к чему. Женская
