— А если я не хочу?
— Чего — не хотите? — несколько растерялся я.
— Если я не хочу вас пускать? — кажется, игриво спросила она.
— Если вы не хотите меня пускать, то через пять минут слесарь взломает вашу дверь, но я из мести вызову вас повесткой на завтра на десять утра…
Она нахально рассматривала меня в дверной глазок и прикидывала, видно, податлив ли я на флирт. Конечно, податлив!
Щелкнул замок, отворилась дверь.
— Входите.
Так-так, потупилась, сама невинность. Но лучшие-то годы уже позади, милая. Мы, считай, ровесники.
— Добрый вечер, — говорю, сохраняя дежурное выражение лица. — Вы Валентина Николаевна Ковалевская?
— Ну допустим…
Понимаю, что у меня не остается ничего иного, как честно поведать ей о цели своего визита, иначе она будет строить мне глазки и другие соблазнительные места, пока не выбьется из сил.
— Милая дама! — говорю ей с ослепительной улыбкой. — Я, следователь Турецкий, выясняю обстоятельства смерти полковника Скворцова Василия Дмитриевича! И не моя вина, что некоторые вопросы я могу выяснить только с вами. Поэтому давайте решим, какой способ дачи показаний устраивает вас больше: у вас на диване и пока неофициально или у меня в кабинете под запись на магнитофоне?
Все ее кокетство облезло, как косметика под струей горячей воды. Ковалевская превратилась в смирную, строгих правил женщину средних лет, которая движением руки показала мне направление в гостиную и сказала негромко, но с достоинством:
— В таком случае сюда, пожалуйста.
Прохожу в гостиную, обставленную достаточно богато для скромной разведенной швеи.
Ковалевская усаживает меня в глубокое, неудобное для ведения допроса кресло, потому что в нем я откидываюсь на предательски податливую спинку, сиденье низ кое, колени торчат, едва не возвышаясь над плечами. В такой позиции даже флиртовать не очень удобно, не говоря уж о «раскалывании» скорее всего не желающей сознаваться в грехах женщины.
— Вы, конечно, извините, Валентина Николаевна…
С этими словами встаю и пересаживаюсь на диван.
Здесь гораздо удобнее, руки можно упереть в черный неполированный журнальный столик, наклониться над сжавшейся в кресле Валентиной и спросить зловещим шепотом: «Ну что, гражданка Ковалевская, будем сознаваться?!»
Ей не остается ничего другого, как сесть в кресло, где мгновение назад барахтался я. Ковалевской тоже не хочется утопать в его расслабляющей мягкости, но ничего не поделаешь, форма нашей беседы не подразумевает сидения рядышком.
— Как вы сказали? — спросила она. — Вы говорите, что Василий Дмитриевич умер?
— Да, Валентина Николаевна. А вы не знали?
— Господи! Да откуда же?!..
Я вижу, что она волнуется, хотя всеми силами старается это скрыть. Она теряется в догадках о том, что мне известно, откуда я узнал о ней. Возможно, она винит в этом покойного Васю. Во всяком случае, слез, а главное, слов раскаяния на первой минуте встречи не предвидится. Что ж, время терпит.
— Валентина Николаевна, расскажите о своем знакомстве со Скворцовым.
— Стоит ли об этом сейчас? — с оттенком мелодраматизма в хрипловатом от напряжения голосе спросила она.
— Стоит. И желательно поподробней…
Пока она собиралась с мыслями, я, рассеянно поводя взглядом, осмотрел помещение. Меня, признаться, интересовало, в какой комнате Валентина занималась с полковником любовью, как и откуда можно было эти замечательные сцены сфотографировать. Одно ясно — происходило это не в гостиной — диванчик, на котором я сижу, плохо приспособлен для тех позиций, что запечатлел не лишенный остроумия шантажист. Квартира у Ковалевской двухкомнатная, так что, скорее всего, дело было в спальне. И это вполне естественно.
Тем временем Валентина решила, что уже пора говорить:
— Скажите, а как к вам следует обращаться? Гражданин следователь? Или господин?..
— Обращаться пока можно по имени-отчеству — Александр Борисович.
— Очень приятно! Так вот, Александр Борисович, офицеры, они кокетливы, как барышни… Не замечали?
— Да нет вроде, — удивляюсь я.
— И напрасно! Это потому, что вы штатский человек. Господа офицеры, которые еще не спились, не опустились и не утратили перспективы, очень следят за своим внешним видом. Многие предпочитают не получать обмундирование на складе и потом подгонять по фигуре. Это плебейство! Большинство заказывают кителя и шинели у нас в ателье. Там, на рабочем, так сказать, месте, мы и познакомились с Василием Дмитриевичем… Скажите, — вдруг повысила она голос, — он погиб при исполнении служебных обязанностей?!..
Вот ведь швея-артистка, понимаешь ты!
— Василий Дмитриевич скончался от обширного инфаркта, — суховато сообщил я. — Умер недалеко отсюда, во дворе, как отставник. Впрочем, учитывая специфику его работы, можно предполагать все что угодно, даже то, что погиб на задании. Вы ведь знаете, чем он занимался?
— Н-нет, — покачала головой Валентина. — Странно, такой крепкий мужчина — и вдруг инфаркт…
— Вы давно знакомы?
— Не очень. Чуть больше полугода. А если учесть, что виделись мы довольно редко…
— Что вас связывало, Валентина Николаевна? — как можно любезнее задал я щекотливый вопрос.
— Чисто товарищеские отношения! — быстро сказала она. — Мы духовно близкие люди!
— Швея и полковник разведки? — не удержался я от иронии.
— А что? — запальчиво возразила она. — Думаете, если швея, так совсем темный человек?
— Да нет, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы были близки. Скажу больше: у меня есть неоспоримые доказательства того, что вы со Скворцовым состояли в интимной связи…
Лицо у нее вспыхнуло. Не знаю, правда, какие эмоции вызвали прилив крови к лицу — стыд или досада со злостью.
— И поверьте, Валентина Николаевна, я не частный сыщик, которого наняла законная супруга Скворцова. Я представляю Прокуратуру России и не занимаюсь адюльтерами. И если в ходе нашей беседы мне станут известны какие-то интимные подробности, я не буду писать о них в стенную газету вашего славного ателье. Ваш любовник работал в разведке, и, так как он умер не в кругу домочадцев и без служебного завещания, прокуратуру и разведку Генштаба интересует, что поделывал полковник Скворцов в те промежутки времени, когда со службы уходил, а домой еще не являлся. Зачем вам понадобилось охмурять разведчика, Валентина Николаевна? С заместителями в тылу гораздо спокойнее…
Ковалевская на этот раз была сама серьезность и, кто ее знает, может, совсем не притворялась:
— Извините, пожалуйста, Александр Борисович, вы ведь тоже требуете почти невозможного…
— Не понял?
— Думаете, легко сказать человеку, которого видишь первый раз в жизни: да, я была его любовницей. А что касается заместителей по тылу, так не врала я вам. Тыловики по преимуществу ребята незатейливые, и интересы у них и запросы соответственные. А я, что бы вы обо мне ни думали, люблю мужчин с интеллектом… Мне, понимаете, не семнадцать лет, когда идешь, а на тебя все кобели
