облизываются. И если солидный мужчина, семейный да обратил на меня внимание, значит, чего-то ему дома не хватало. Так?
— Согласен. И терпеливо выслушал, хотя подвергать вас общественному порицанию не собирался. Меня интересует, с кем встречался Скворцов в вашем доме, о чем вел разговоры, из-за чего умер. Ведь он умер у вас?
— Откуда вы знаете?
— Есть веские предположения, основанные на изучении тела криминалистами. И наверное, если проверить ваши полы и ковры да сопоставить с частицами, которые обнаружены на одежде убитого, предположения станут доказательствами. Вы этого хотите?
— Нет!
— А вдова хочет!
— Вы… выдадите меня?
— Мне бы этого не хотелось так же, как этого не нужно было покойному.
— Да… да-да, правильно!
— Но те сведения, которые мне от вас нужны, я должен получить, Валентина Николаевна, иначе я позволю вдове разыскать вас и подать в суд за неоказание помощи. Она, кстати, знает вас в лицо…
— Откуда?! — всполошилась та.
— Фотографии, — обронил я.
Как и предполагал, она поняла, вопросов больше не задавала, попросила разрешения курить, будучи в собственной квартире, и начала говорить:
— Да, фотографии… Из-за них все и произошло. Он приехал вечером, напряженный, почти злой…
— Когда вечером? Какого числа? — уточняюще спросил я, хотя время наступления смерти Скворцова было известно. И все-таки мало ли. Вдруг он заночевал у Ковалевской.
— Вечером восемнадцатого ноября. Он в этом отношении, ну в постельном, силен был. А дома, наверное, недополучал… Часто мы, когда встречались, первым делом в спальню шли, а потом уж начинался вполне светский вечер. И тогда тоже, только он не весело-возбужденный был, как обычно, а… как бы ершистый, ощетинившийся. Говорит, пошли-ка, Валюха, потом, боюсь, не до того будет. И попросил еще: ты, говорит, переночуй у брата сегодня, мне, говорит, хочется сегодня один вопрос закрыть, потом решим что-нибудь на будущую жизнь…
— Прошу прощения, — прервал я ее монолог. — О чьем брате речь?
— О моем. У меня брат родной, Миша, в Кузьминках живет.
— Понял, спасибо. Продолжайте, пожалуйста.
— Так вот, сказал, чтоб на ночь к брату поехала. Я спросила еще: ты тут ничего такого не надумал? Он посмеялся так невесело, нет, говорит, немножко меня подставили товарищи, сегодня с ними встречусь, разберусь интеллигентно, да и все, ты же меня знаешь, говорит, мои партнеры кулаками не машут и обрезов не носят.
— То есть он попросил вас уехать на ночь из своей квартиры и оставить его одного для встречи с кем-то?
— Да.
— И вы настолько доверяли Скворцову, что собирались уехать?
— Я и уехала. Он просил меня об этом раньше, один раз.
— Когда?
— В сентябре, наверное. Или в конце августа, в начале осени в общем. Тогда я немножко волновалась, знаете, мало ли… Но утром вернулась — в доме все цело, порядок. Я поняла, что он не из категории мелких жуликов.
— У него был ключ от вашей квартиры?
— Да, Василий сделал себе дубликат. Потом… когда это случилось, я забрала у него ключ…
— Хорошо, вернемся к вечеру восемнадцатого ноября. Он приехал к вам, сказал, что у него встреча. Во сколько, не говорил?
— Нет, но Мишу просил приехать к полдесятому.
— Они были знакомы?
— Да, на моем дне рождения выпивали вместе… В общем, отдал он свои инструкции, и пошли мы… Потом я на кухне была, а он остался в спальне, почту смотрел… Да, когда мы по-серьезному стали встречаться, он некоторых своих знакомых, друзей, или кто у него был, — некоторых просил писать для него на мой адрес. Наверное, жене не доверял…
Или товарищам по работе, мельком подумал я.
— …Почты для него было немного. Так, пару писем раз в месяц. А в тот день пакет целый пришел на его имя. Я его вместе с газетами на тумбочку возле кровати и положила… Когда у него приступ начался, то я сразу не сообразила, в чем дело. Он там газетами шуршит, у меня на кухне кастрюли шипят. Пока чего-то у него не спросила, не знала. Спрашиваю — не отвечает. Захожу в спальню, а он… только фотокарточки по постели раскиданы… Вы знаете про них, я правильно поняла?
— Вы их куда дели?
— Сожгла.
— При снимках было письмо какое-нибудь?
— Да. На машинке напечатано. Мол, хочешь получить негативы, плати двести долларов, а не то жене перешлю!
— Как вы думаете, откуда фотограф знал Скворцова?
— А он его, может, и не знал. На конверте был мой адрес написан и под рубрикой «кому» обозначено — «для полковника». Я, значит, совсем голову потеряла, не знаю, что делать. Хорошо, Мишка приехал, обругал меня сначала последней… Потом помог одеть Василия и вынести во двор, в соседний. Если подумать, оно, может, и правильно. У меня он уже не дышал. Ну подняла бы я тревогу, вызвала «скорую». Неприятно было бы не только мне, но и жене его позору сколько! Обговорили бы с головы до ног, на любовнице, мол, помер!.. Вынесли мы его с Мишкой. И я с братом уехала, сидела у него три дня, домой не показывалась.
Ковалевская замолчала.
— А когда появились дома, ничего не заметили? Может, был кто-нибудь?
— Нет, не было никого. Я сразу заметила бы.
— Скажите, вот в последний раз он приехал к вам с портфелем?
— Да, со службы он всегда с портфелем приходил.
— В последний раз не говорил, что у него в портфеле какие-нибудь ценные бумаги?
— Нет. Когда я на кухню уходила, крикнул вдогонку, что хорошего вина принес, только до вина дело не дошло…
— Он называл какие-нибудь имена?
— Нет. Чьи имена?
— Ну тех хотя бы, кто его подставил?
— Не называл.
— А встречался с кем-нибудь у вас на квартире?
— Было. Как раз перед командировкой его…
— Он рассказывал о своих командировках? — встрепенулся я, наивный.
— Нет, что вы. Он просто говорил: уезжаю на столько-то дней.
— Так, значит, когда это было?
— Вернулся шестнадцатого, наверное…
— Ноября?
— Да.
— Почему «наверное»?
— Позвонил шестнадцатого.
— За границей был?
— Нет… он не говорил, но скорее всего нет. Виноград привез. Кто из-за границы виноград возит?
