кивнул: – Порядок.
Еще полчаса ушло на то, чтобы покрыть пленкой стол и шкафы. Он делал это неторопливо и старательно, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться проделанной работой. Шурша полиэтиленом, он тихо напевал себе под нос свое любимое:
Наконец работа была закончена. Тогда он прошел в спальню. Как всегда, постоял немного в дверях, прислушиваясь. Потом тихо окликнул:
– Эй!
Ответа он не дожидался, заговорил сам:
– Ну как ты там? Все в порядке?
Из клетки не доносилось ни звука. Тогда он спросил и голос его отечески дрогнул:
– Тебе ничего не хочется? Может быть, чего-нибудь особенного? Может, хочешь в туалет?
На этот раз из клетки послышались шорохи, словно какой-то зверек копошился в груде тряпья. Он прислушался к этому звуку и тихо засмеялся.
– Копошись, копошись, – проговорил он, щуря глаза от удовольствия. – Я люблю, когда копошатся. А то сидишь сутки, и ни звука от тебя, ни шороха. Ну кому это может понравиться? – Он помолчал и добавил, усмехаясь: – Уж точно не мне. Вот погоди, достану тебя из клетки, помою, причешу. Будешь просто загляденье. Знаешь песенку?
Он снова засмеялся.
– А потом, – продолжил он, – ты будешь моей моделью. Это большая честь, ты знаешь? Немногие удостаивались такой чести. Так что, можешь собой гордиться. Да-да, я не шучу! Ты должна быть очень горда.
Он еще немного послушал, потом вышел из спальни. Он был абсолютно счастлив. Все-таки самое лучшее в его работе – предвкушение. Приготовление! Ожидание праздника! Как в детстве...
И снова воспоминания детства нахлынули на него волной. Но теперь это были приятные воспоминания. Он вспомнил праздник – тот, самый первый. Боже, как давно все это было. Как будто и не в этой жизни. Но все-таки было. Было!
Он крался по ночному лесу, стараясь ступать как можно тише. И у него это неплохо получалось. Он вообразил себя охотником-индейцем, выслеживающим зверя. Он знал, что по ночам они ходят купаться. Вдвоем. Виктор и Вероника. Тихонько выскальзывают из корпуса и идут к забору. Там две штакетины выломаны, так что им не приходится перелазить через забор.
Потом они идут через лес к реке. Стараясь не шуметь и почти не разговаривая. Но когда лагерь остается далеко позади, они начинают потихоньку переговариваться. Они говорят о всякой всячине. О том, что скоро кончается сезон, и все разъедутся по домам. О том, как это грустно – жить так далеко друг от друга. Потом они останавливались, чтобы поцеловаться, а вдоволь нацеловавшись, принимались клясться друг другу в вечной любви.
Со стороны это звучало очень забавно. Да и выглядело так же. Прямо как эпизод из какого-нибудь слюнявого индийского фильма. И тем не менее, наблюдать за ними было интересно.
– Ты будешь писать мне? – спрашивала Вероника, пытаясь разглядеть в темноте лицо Виктора.
– Конечно! Я буду писать тебе каждый день!
«И ведь будет, – думал он, вслушиваясь в каждое слово, ловя интонацию, дыхание, наслаждаясь всем этим. – Конечно, будет. Он так ее любит! Прямо удивительно».
– И я тоже! Я тоже буду писать тебе! Каждый день. Ты хочешь этого?
– Больше всего на свете.
– Вить, я так тебя люблю. Просто до ужаса люблю. Если ты не будешь мне писать, я покончу жизнь самоубийством.
– Не говори глупости.
– Нет, правда! У нас одна девочка из класса повесилась.
– Зачем?
– Как зачем? От любви! Она любила одного мальчика, а он ее не очень. Тогда она вышла ночью во двор, а он жил на первом этаже. И повесилась прямо перед его окном, на дереве. Представляешь!
– Она что, была ненормальная?
– Наоборот!
– Ну, не знаю. По-моему, это глупо. Тем более что я тебя люблю, да и живу я на седьмом этаже.
Он засмеялся. Она тоже. Потом они снова начали целоваться.
– Я тебя люблю, – шептала Вероника. – Как же я тебя люблю!
Слушая горячие, захлебывающиеся слова Вероники, он представлял себя на месте Виктора. Это было приятно и здорово возбуждало. Но вместе с этим на душе начинало потихоньку ныть, словно это давала о себе знать старая, почти забытая заноза.
«Никогда, – думал он тогда с тоской. – Никогда я не буду на его месте. Господи, неужели в мире есть девушка, которая сможет меня полюбить – так же крепко, как Вероника этого урода Виктора?»
Он пытался представить себе эту девушку, но не мог. Он просто не верил, что такая когда-нибудь найдется.
«Это потому, что я такой мерзкий, – со злостью думал он. – И почему я не родился таким же, как Виктор? За что мне досталось это тело? Ни на что не годное, омерзительное тело».
– Хочешь, прямо здесь? – прерывисто дыша, спросила Вероника.
Виктор растерянно оглянулся.
– Здесь как-то не очень, – неуверенно проговорил он. – Тут и травы нормальной нет, одни сухие ветки да колючие кусты.
– А мне все равно, – шептала она, вглядываясь в лицо Виктора. – Для тебя я готова везде. Везде, где ты захочешь!
– Пойдем лучше к реке, – сказал Виктор. – Там удобнее. А потом можно искупаться. Я люблю после этого купаться.
– Я тоже! Я как будто заново рождаюсь. Знаешь, кем я себя чувствую?
– Кем?
– Русалкой! Ты взял полотенце?
– Угу, в кармане ветровки. Пошли!
Виктор обнял ее за плечи и повлек дальше в лес. Вьющаяся, неразличимая в темноте тропка вела их к реке. Он следовал за ними, стараясь не шуметь. И у него получалось. Наверное, это тоже был талант – ходить вот так бесшумно. К тому же он обнаружил, что неплохо видит в темноте. По крайней мере, он крался шагах в десяти-пятнадцати от них, но ни разу не потерял их из виду.
Наконец, деревья расступились, и впереди замерцала река.
– Мы пришли, – сказал Виктор, вынул из кармана полотенце и бросил на траву.
Ночь была безлунная и теплая.
– Душно, – сказал Виктор.
– Да, очень, – кивнула Вероника.
Она начала раздеваться. Сняла сначала кофточку, потом брюки. Потом трусики. А Виктор все смотрел на нее.
– Ну что же ты! – со смехом сказала она. – Раздевайся! Или ты передумал?
Виктор тоже стал раздеваться. Очень быстро, почти яростно. Было видно, что ему уже невтерпеж. Наконец, он остался голый. Он хотел обнять Веронику, но она со смехом увернулась и побежала к реке. Несколько секунд Виктор стоял, наблюдая за ней, затем побежал следом.
