На стульях перед дверью в кабинет «важняка» – на двери висела табличка: «Старший следователь по особо важным делам...» – сидели двое мужчин и женщина средних лет. Липняковский на их вопросительные взгляды лишь отмахнулся – ждите, мол, и подтолкнул Плетнева в свой кабинет. Показал на стул у приставного столика, сам занял свое законное место, то есть в буквальном смысле «угнездился» за письменным столом.
– Чаю хотите?
Еще не врубаясь в ситуацию, резко изменившуюся буквально в течение нескольких минут, Плетнев отрицательно покачал головой. Но тут же запоздало подумал, что чайку сейчас как раз бы выпил. Но ладно, можно и позже, когда станет понятной причина неожиданной суматохи.
– Вот, веду допрос свидетелей, – совершенно безнадежным тоном заявил следователь и шумно выдохнул. – Пока глухо. Вся надежда на вас. Когда позвонил Константин Дмитриевич, я, честно заявляю, прямо духом воспрянул! Это ж какая помощь!
«Кажется, и здесь произошла очередная путаница, – подумал Антон. – О каких допросах речь идет? Ничего подобного лично он с Меркуловым не обсуждал. И ни о какой помощи речи тоже не шло... Нет, они наверняка сами все запутали, и требуется срочно, пока не поздно, внести ясность...»
– Простите, я не совсем понимаю, Витольд Кузьмич, о какой помощи идет речь? Я прибыл с совершенно конкретным заданием, надо отыскать...
– Знаем, знаем! – радостно перебил Липняковский. – Уже в курсе, кого вы тут, у нас, потеряли и должны срочно найти! Конечно, поможем! И немедленно! А как же иначе? Ведь мы сами в первую очередь кровно заинтересованы в том, чтобы такой известный специалист, как Александр Борисович Турецкий... с вашей, разумеется, помощью, Антон Владимирович, помогли нам срочно, в экстренном порядке, раскрутить это просто из ряда вон выходящее уголовное дело! Это же... э-э-э, акт терроризма! У нас в крае подобного никогда не было! Терроризм – в самом чистом его виде! Разве мы не понимаем? Конечно, и Константин Дмитриевич лично пообещал, что вы, с вашим опытом... так сказать... Одним словом, если бы вы не возражали, я хотел бы в вашем присутствии закончить допросы свидетелей, их осталось немного, только трое. Но эти – главные. И вот в чем соль! У меня имеются некоторые основания подозревать в подготовке проведенной акции именно их, вот какая штука... А как только мы закончим, я полностью к вашим услугам. И транспорт есть, и все остальное, что вам может потребоваться. Вы не возражаете?.. Кстати, вы, я понял, не позавтракали? А у нас тут, напротив, неплохое кафе, где работников прокуратуры обслуживают вне очереди и... – он забавно хихикнул, – по сниженному тарифу. Очень рекомендую. Я вас представлю, хорошо? Так начнем? Точнее, продолжим?
Плетнев понял, что от этой пытки вынужденным гостеприимством ему определенно уже не уйти, и кивнул:
– Давайте, если вы считаете, что я могу вам чем-то помочь. Но предупреждаю заранее, я не следователь, я, скорее, оперативник.
– Это совсем неважно! Одно ваше присутствие... Вы понимаете? – и закричал: – Столешников, заходите!..
«Накрылась Зоя...» – с непонятным самому себе не то сожалением, не то даже облегчением подумал Антон и уставился строгим, суровым взглядом на высокого, худощавого мужчину, как, наверное, должен был бы глядеть на подозреваемого преступника проницательный столичный сыщик.
С этим длинным покончили, к удивлению Плетнева, быстро. Очевидно, Липняковский уже знал большую часть того, что рассказывал Столешников, дежуривший вчера на электростанции и в присутствии которого произошла авария, обесточившая город.
На все вопросы следователя он отвечал коротко, почти односложно.
Никого подозрительного он не видел. Никуда, естественно, не выходил. Никаких чепэ в его дежурство не было, кроме... Ну да это уже не просто чепэ, а сплошной кошмар.
Промурыжив его минут десять и задавая, по сути, одни и те же вопросы, но ставя их по-разному, Липняковский закончил допрос и велел свидетелю расписаться на каждом листе протокола. Затем предупредил, что хотя подписки о невыезде у него не отбирает, но предупреждает, чтоб тот никуда из города не отлучался, он мог еще понадобиться.
– Идите пока, Столешников, но из города никуда не уезжайте, можете потребоваться. А сюда пусть зайдет Василий Голышкин.
В кабинет вошел невысокий, криво улыбающийся парень в джинсовом, модном костюме, яркой ковбойке, расстегнутой почти до пупа, и выглядывающей из-под нее тельняшке. Наверное, это был местный, портовый шик.
Первые вопросы Липняковского не отличались оригинальностью, то же самое следователь спрашивал и у Столешникова. Но неожиданно зазвучала новая нота. И Липняковский, как сторожевой пес, сразу навострил уши.
Вопрос обычный:
– Не отлучались ли ответственные дежурные из помещения диспетчерской во время своего дежурства?
– А как же? – удивился Голышкин. – Конечно, выходили! Вы чего, не знаете разве, что вчера по телику наших мужиков показывали? И Диму, и Борьку. Только Диме вопросы задавали, а про Борьку ни слова не сказали, мы считаем, что его незаслуженно обидели эти деятели! Все так говорили...
– Когда это было? – Липняковский многозначительно взглянул на Плетнева и уперся сверлящим взглядом в Голышкина. – В котором часу?
– А хрен его знает! Вечером... Ну в конце программы «Время». Да вы сами посмотрите, когда она кончается!
– Та-ак... – протянул следователь и торжествующе посмотрел на гостя из Москвы, как бы приглашая того разделить с ним догадку. – Мы непременно посмотрим программу передач. И как долго диспетчерская пустовала?
– А почем я знаю? – Голышкин пожал плечами. – Я в подсобке сидел с самого начала. А слышал, что мужиков уже в конце позвали. Не помню кто... Да вон Шуру... Ну Александру Григорьевну, спросите. Она там сидит. – Свидетель качнул головой в сторону двери.
– Нам важно, чтобы именно вы, свидетель Голышкин, назвали точное время. А гражданку... – Липняковский взглянул в свой список, лежавший перед ним на столе, и прочитал: – Денежкину мы обязательно спросим. Так вы утверждаете...
– Погодите, – перебил свидетель, – я ничего не утверждаю. Я говорю вам, что Дима с Борей смотрели передачу про себя, и все. Там всего минуты три она и шла, и, когда они подошли, я не знаю, не следил. А вы еще Славку спросите, он, кажется, и побежал за ними, когда объявили, что сейчас будут говорить корреспонденты, которые побывали в Новороссийске.
– Кто этот Славка? – спросил следователь.
– Да Славка, и все! Он недавно появился. Слесаренок. А как его фамилия, я не интересовался.
– Вы не знаете фамилии того, кто работает рядом с вами? В одной смене?
– А он недавно. Почему я должен помнить?
– Хорошо, мы обязательно проверим. Еще можете что-то дополнить к сказанному?
– Ничего. Закурить можно?
– С какой это стати? – опешил Липняковский.
– А я в кино видел, что следователь всегда предлагает тем, кого допрашивает, покурить.
– Не тот случай, – буркнул Липняковский. – Вот, подпишитесь на каждом листе и пока – свободны. Позовите Денежкину...
Александра Григорьевна своей специфической, южной, видно, казачьей статью сразу напомнила Антону Зою. Только эта женщина была, конечно, почти вдвое старше. Но крупные, отчетливые формы ее, перетянутые по талии тугим поясом и словно нарочно, для посещения прокуратуры, втиснутые в узковатое уже для нее платье – явно от прежней жизни, определенно указывали на то, что она и сейчас еще способна запросто ухайдакать любого мужика, который на нее глаз положит. Ну а когда была моложе, наверняка сама с немалыми трудами от бессчетных ухажеров своих отбивалась. Антон невольно засмотрелся на нее, и она, перехватив его упорный взгляд, хитро усмехнулась. Он опустил глаза и подумал, что здесь, в этих краях, женщины и в возрасте выглядят так, что дай Бог каждой!
