если она хочет, поехать вместе с ним, правда, вряд ли ей там будет интересно, в чем он почти убежден. Ирина, естественно, отказалась. И правильно сделала.
В последнем Александр Борисович убедился, едва поднялся по широкой лестнице и вошел в просторный холл особняка господина Залесского. Вошел, огляделся и едва не воскликнул: «Батюшки! Сколько вас тут, у ложа-то „умирающего“ банкира!» Вероятно, весь президентский цвет ассоциации! Знакомые все лица! Да и сам Игоряша вовсе не имел вида человека, собирающегося предстать перед Создателем. Ну, бледный, можно сказать, усталый от великих забот, но вполне живой. Значит, что же? Спектакль решили разыграть перед «важняком» и другом детства? Показать последний, так сказать, акт драмы, превратив все предыдущее в полный уже абсурд? А где режиссеры? А вон же они! Ишь как заботливо окружили папу-сиротиночку, привычно тонущего в своем кресле — огромном, черном и глубоком. Как могила. Только лысина сияет. И глаза вроде как беспокойно бегают. Словом, диспозиция очень понятная. Судилище над неверным? Что-то в этом духе…
— Здрасте, господа, — без всякого пиетета кивнул им Турецкий и легкомысленно подмигнул Залесскому: — Игоряша, ты что, последние проводы репетируешь? Предупредил бы, я б хоть веночек прихватил! — Александр Борисович широко заулыбался: — Как здоровье-то? Дышишь? Ну и молодец. А по какому поводу сборище? До сороковин вроде далеко? А раньше срока не положено. У православных-то…
— Кончай, Саш, ну тебя, ей-богу! — поморщился Игорь и попытался вынырнуть из своей «могилы». — Я серьезно хотел…
— А разве есть вещи, которые сегодня можно назвать серьезными? Пустяки, перемелется и забудется. Если уже не забылось. Верно?
— Садись, старик, что выпьешь? — перевел Игорь, видимо, неприятный ему разговор на другую тему. — Ах, ну да, ты ж за рулем… А может, переночуешь?
— Нет, как-то не хочется… Хотя повод есть. Я сегодня, старичок, поставил точки на двух делах. Представляешь? На деле летчика, который погиб, — показал он пальцем на потолок, — и, похоже, окончательно — на деле Вадика Новоселова. Что, думаю, тебя должно обрадовать. Не так?
— Поздравляю, — кисло проговорил Игорь. — А-а… это, наше?..
— А я тут при чем? Я им не занимаюсь. Ты, кстати, это… Я думаю, можешь вполне прекратить расследование. Напиши и счет оплати. Он небольшой, тебе подошлют.
— То есть что, все прекращено? — недоверчиво спросил Игорь.
— Понятия не имею, лично я для себя поставил крест. А чего там у ребят — не знаю, позвони, тебе скажут. Телефоны-то есть у тебя…
— Вы разве не в курсе самых последних событий, Александр Борисович? — поинтересовался Ичигаев.
— Не знаю, что вы считаете «самыми», Арсен Гасанович?
— Да ведь… — начал было он, но его перебил «биндюжник» Сема:
— Соскочил этот гад! — сердито рявкнул он.
— Какой, позвольте? — вежливо поинтересовался Турецкий.
— Да Демин этот… Удавился, падла! Сегодня ночью. Вот, сука! Ушел-таки…
Очень это было все сказано темпераментно. С большим чувством обиды за то, что преступник ухитрился избежать какого-то еще большего, надо понимать, наказания, которое ему здесь, в Солнечном, уготовили.
Вот, значит, что сделали, сволочи… Александр Борисович почувствовал вдруг, как у него в груди будто разлился холод. Понятно, они и пригласили его устами Игоряши, чтобы сообщить об этом и проследить за реакцией. А вот хрен им всем теперь! Не дождутся!
— Жаль, — сказал он совершенно ледяным тоном. — Впрочем, это у вас, возможно, вызывает удивление, а я-то хорошо знаю, как это делается. Известный способ избавиться. Чисто уголовный, кстати. И что, вы считаете, дело в шляпе? Да, Игоряша, извини, я хотел сказать и чуть не забыл… У этого дурачка, ну, которого удавили в камере, больная старуха мать осталась… Нет, лучше вы себе запишите, Лев Моисеевич. — Турецкий посмотрел на секретаря Залесского. — Бабка совсем плоха и без сына не протянет. Ей там какие-то соседки пока помогали, но вы ж сами теперь видите, помощи больше никакой не будет. Она из последних жительниц деревни. Соседей ваших. И изба у них — развалюха. Я был там, видел… Надо бы, наверное, куда-нибудь в пансионат для престарелых устроить ее, что ли… Она-то в чем виновата, верно?
Турецкий в упор уставился на секретаря, но, не заметив у того никакой реакции, резко повернулся к Игорю:
— Распорядись, старичок, а то ведь Бог не простит, нет… Я смотрю, в этих ваших краях удавление становится системой, не так?.. Ну, Загоруйко! Ну, дурак!
Залесский мрачно посмотрел на своего секретаря и кивнул ему.
— Обязательно позабочусь, — хрипло сказал он, снова утопая в своем кресле. — Доволен?
— Да, не было бы счастья… Ну так что вы, господа, после всего сказанного хотели бы еще услыхать от меня? — тоже откинувшись в кресле, небрежно бросил Турецкий.
— Вы бы не согласились прокомментировать? — Ага, это уже седовласый Пушков вступил! — Э-э, прокомментировать возможные дальнейшие действия, э-э?..
— А есть необходимость?
— Исключительно в том плане, что следователь Загоруйко, как стало известно, был вынужден передать все материалы дела в областную прокуратуру…
Турецкий пожал плечами:
— А чем, простите, я мог бы ему помочь? Я ведь и его, и вас, господа, предупреждал, что версия с Деминым не выдерживает никакой критики. Вероятно, ваш Загоруйко схлопотал именно то, чего настойчиво и бездарно добивался. Речь-то ведь, повторяю в сотый раз, Игорь, подтверди, у нас с вами идет все-таки не о краже козы, а об убийстве, верно? А тяжкие и особо тяжкие преступления, которые пытаются раскрыть не совсем опытные следователи, всегда находятся под контролем вышестоящих органов. Это аксиома, господа. И я предупреждал. Скажу больше, даже те расследования, которые иной раз веду я, просто обязан бывает держать под своим контролем заместитель Генерального прокурора Меркулов. А то и сам Генеральный. Ничего в этом нет странного. Так что рекомендую исходить из этого положения. А вот какие действия будут предприняты в дальнейшем? — Александр Борисович улыбнулся и широко развел руками. — Я в расследовании не участвую, влиять ни на что не собираюсь. Игорь тут однажды признался мне, что этот ваш вариант с убийцей из деревни вполне бы устроил и его, да и всех прочих. Так ведь, Игорь? И хотя, скажу вам честно, это коренным образом противоречит моим принципам, я спорить и что-то доказывать не стал. Хотя уже тогда мог бы практически со стопроцентной уверенностью назвать имя настоящего убийцы. Но я не вел этого расследования. А если что и сделал, то исключительно по личной, дружеской просьбе Игоря Валентиновича.
— Но ведь теперь-то проблема наконец закрыта! — встрял в размеренную и ровную речь Турецкого «биндюжник».
— Мнение глубоко ошибочное. Знаете, Семен Захарович, как сказал однажды один очень умный и уважаемый человек? — Турецкий назидательно направил в его сторону указательный палец и, покачивая им, как бы безотносительно и словно это был его ораторский прием, пояснил: — Было сказано: этот человек — ну, о том, в чей адрес говорилось, — совершил больше, чем преступление. Он совершил ошибку! Имейте это в виду.
— Однако, если мне не изменяет память, вы совсем недавно твердо обещали всем нам… — начал Ичигаев, но не закончил фразы.
— Она вам не изменяет. Я повторяю, что уже тогда мог бы назвать имя… Просто молодого человека, убившего девушку, не было, да и сейчас еще нет здесь, в поселке. И поэтому следственные действия в его отношении проводить физически невозможно. Хотя… А, пусть это решает тот, кто должен заниматься. В областную, говорите, передано? Ну, если к Маневичу, я не завидую вам, господа.
— Договориться можно с любым, — хмуро объявил Сема.
— Флаг вам в руки, Семен Захарович. Что ж, Игорек, вижу, в моем дальнейшем утешении ты, к счастью, больше не нуждаешься. А называть убийцу я не стану, поскольку его имя вам и без меня известно,
