значительной степени обезличенно, рационально и динамично, то в подмосковных Химках к нему шли люди с самыми невероятными юридическими проблемами или вообще с отсутствием таковых. Правда, сами они так не считали. Гордеев уже начал приходить к мысли, что провинциальный адвокат для них что-то вроде семейного доктора.
– Скажите, Юрий Петрович, а в какой московской тюрьме лучше сидеть?
Гордеев бросил на Феофанову быстрый взгляд.
– Странный какой-то вопрос.
– Ну почему же? – спокойно возразила женщина. – Вы ведь адвокат, вы наверняка все эти СИЗО хорошо знаете. И потом, это же ваша работа – давать советы своим клиентам.
Гордеев подумал, что не так уж она не права.
– Ну что же... Пожалуй, принципиальной разницы нет.
– Да быть такого не может!
– Уверяю вас, это не слишком важно – на первом этапе, по крайней мере. Все зависит от человека, который туда попадает, – как он себя поставит, каков у него характер, ну и от тех, конечно, кто остался на воле и о нем заботится.
Действительно, кто-кто, а адвокат Гордеев хорошо знал, что в следственных изоляторах условия содержания и потребности арестантов в целом схожи. Наиболее терпимые условия содержания из всех московских СИЗО были в пятом и шестом. Матросская Тишина, он же изолятор номер один, конечно, был похуже. Гордеев так и сказал загадочной клиентке. Контингент, содержащийся в этом изоляторе, более неоднородный, чем в других СИЗО, больше бомжей, а сама тюрьма гораздо теснее – камеры обычно заполнены под завязку, вентиляция плохая. В общей камере временами содержится до ста заключенных при норме тридцать человек, так что отдыхают в две-три смены. Люди с большим тюремным опытом и стажем, естественно, живут получше, но и это необязательно. С другой стороны, отношение к заключенным со стороны администрации помягче, и условия неформальных отношений между заключенными и охранниками проще. Так что, в общем, одна тюрьма другой стоит.
– А в Бутырках? – спросила рыжая.
– В Бутырках тоже не сахар: в общей камере тридцать два – тридцать четыре спальных места, а содержится, как правило, от сорока до семидесяти человек. Но законы преступного мира соблюдаются там строго, а поэтому право на сон, пайку и гигиену всем гарантировано.
– То есть, если мой муж туда попадет, ничего страшного с ним не случится?
– Ваш муж?
– Ну да.
– А что с ним?
– Вы ответьте на вопрос, пожалуйста.
– Хорошо. Когда он попадет в камеру, его снабдят всем необходимым на первое время, успокоят, подскажут, как связаться с волей. Это соблюдается обязательно.
Между прочим, Гордеев всегда старался передать своему клиенту в СИЗО два-три килограмма чаю и побольше сигарет (двадцать – тридцать пачек сигарет с фильтром и пятьдесят – сто пачек «Примы»). Он хорошо знал, что это помогает чувствовать себя уверенно. В тюрьме это больше чем деньги. Конечно, имеет смысл передавать и деньги, немного: пятьсот – семьсот рублей. Имея деньги, в первые дни жить гораздо проще. Они требуются заключенному, чтобы уделить внимание элите воровского мира. Порядок этот общепринят для всех, его соблюдение – дань уважения, характеристика нового заключенного на первое время.
Юрий Петрович, зная, как бывают шокированы и растеряны поначалу родственники всем происходящим, стремился всегда сам предпринять первые шаги. Как правило, после получения первой дачки человек понимал, что о нем не забыли, и начинал строить свой тюремный быт самостоятельно.
Но в данном случае непонятно было, о чем, собственно, идет речь.
– Простите, – кашлянул Гордеев. – Разве у вас есть такая возможность – выбирать тюрьму? И может быть, наконец скажете, что у вас случилось?
Посетительница немного помялась, потом вздохнула тяжело.
– Ну «что случилось», «что случилось»... Просто я хочу его посадить.
Лицо опытного адвоката ни единым движением не выдало реакции. Слышать приходилось всякое, и в этом кабинете тоже. Так что Юрий Петрович зашел с другого бока – он видел, что женщина нуждается в диалоге.
– А почему вы думаете, что у вас все-таки будет такая возможность – выбирать?
– Ну как же, если я дам на него показания, приплету там чего-нибудь, что вы мне подскажете... что я его боюсь, что детям неспокойно, попрошу упрятать куда-нибудь подальше... или, наоборот, поближе... Мне же пойдут навстречу?
– Хм... А вы действительно его боитесь? И детям неспокойно?
– Да все в порядке с детьми, – с досадой отмахнулась она. – И не боюсь я его ни капельки, не в том же дело!
– Так расскажите в чем.
– Ну просто сил уже никаких моих нет, терпения не хватает! Юрий Петрович, миленький, давайте посадим его ненадолго, чтобы мозги гаду прочистить, а?!
Гордеев почувствовал, что его терпение тоже на исходе.
– На что у вас не хватает терпения? Почему вы думаете, что можете посадить мужа? И какую проблему это решит?
– Да хоть от телевизора отлипнет! Футбол свой проклятый не сможет смотреть! Ведь, с тех пор как мы «НТВ-плюс» поставили, просто никакой жизни не стало!
Итак, рыжая дама по фамилии Феофанова пришла жаловаться на своего мужа-болельщика, от которого ей совершенно нет жизни.
– И вы готовы его за это посадить?! – изумился Гордеев.
– Конечно, готова, – подтвердила Феофанова. – Ненадолго. На месяц. На два. – Она прислушалась к себе. – Ну, может, на три.
Гордееву стало по-настоящему интересно.
– А есть за что? – осторожно спросил он.
– Всегда найдется, – ни на секунду не задумываясь, ответила Феофанова.
Гордеев вспомнил одного прокурора, у которого эта фраза была любимой.
– Как-то вы немилосердны, – заметил Юрий Петрович.
Феофанова нахохлилась.
– А что же мне делать?! Прихожу с работы вообще никакая, а он у ящика развалился, я с ног валюсь, нет хотя бы сумки взять...
– А где вы работаете? – спросил Гордеев.
– Медсестра я, на станции «Скорой помощи». У нас там сейчас такой дурдом... А дома еще хуже!
– Что, муж – яростный болельщик? – поинтересовался Гордеев, как-то не веря еще в серьезность происходящего.
– Да я скоро телевизор разобью о его голову! Просто вот возьму и пожертвую имуществом и сериалами ради спокойствия семьи! Совсем мужик ошалел от своего футбола. И головы его мне совсем не жалко: он все равно ею только о турнирной таблице думает. Дело дошло до того, что эта игра для него, похоже, единственный свет в окошке! Если газета – то о футболе. Если новости смотрит – то только спортивный блок. В выходные опять же лучший отдых – на диване, с пивом и футболом. Причем у меня такое впечатление, что ему все равно, кто с кем играет: наши, не наши, главное – процесс!
– То есть?
– Когда муж у телевизора, он прямо-таки в астрал какой-то уходит: ни я, ни дети его не интересуют. Вопросов моих не слышит, ответа не дождешься, и не дай бог переспросить чего – раздраженно рявкает. Во время матча орет по поводу и без. Гол забили – крики, не забили – все равно крики. Хоть из дома уходи. А по окончании игры наша квартира превращается в революционный Смольный – долгое обсуждение с друзьями состоявшегося матча: «Такой пас пропустить!», «Мазила!», «Бегают по полю, как дохлые ежики!» А мне с подругой больше десяти минут по телефону говорить запрещает. Я вообще не понимаю, что он в
