По краю крыши не было никакого ограждения, помешавшего бы парню скатиться, а внизу – ни кустов, ни хотя бы кучи песка, что смягчили бы удар, только все тот же раздолбанный, горбатый асфальт.
– Когда пожарники будут? – спросил Сергей у ментов.
– А?
– Пожарники, говорю, где?
– А смысл? – пожал плечами один. – Увидит, что лезут или покрывало разворачивают, и отпустит руку.
– Местный придурок, – добавил второй, – в армию, говорят, не хочет. Да мало ли у нас народу с верхотуры сигает...
Сергей посмотрел на представителей власти более пристально. Вид у обоих был донельзя расслабленный. Вообразить, что они реально станут что-то предпринимать, кроме покрикивания в мегафон, было невозможно. Ну что же делать...
– Я попробую с ним поговорить, а вы вызовите все-таки пожарных. – Сергей пошел в подъезд, поднялся на последний этаж. Старался не шуметь: кто знает, что за тараканы в голове у парня, – может, окажется форменный псих, жаждущий исключительно тотального одиночества и бегущий от людской суеты.
К чердачному люку была приставлена лестница. На чердаке пахло мышами. Спотыкаясь о трубы и горы мусора, Сергей добрался до выхода на крышу. Антенна, за основание которой уцепился парень, была метрах в двух, рукой не достать, значит, нужно было вылезать – а если парень отпустит руку?..
– Не подходите – я прыгну, – сдавленно крикнул самоубийца, подтверждая опасения Сергея.
– Ты правда так не хочешь в армию?
Парень ничего не ответил.
– А ты знаешь, что после попытки самоубийства тебя обязательно ждет психиатрическое обследование? А по его результатам вполне могут дать белый билет. Ты уже своего добился, совсем необязательно погибать... – Сергей продолжал говорить, расписывал чудные условия психиатрического стационара, врал, конечно, сочинял на ходу, а сам подбирался все ближе.
Парень, отвернувшись, бубнил что-то об отказе в альтернативной службе, о том, что его записали в подводники... Пожалуй, он уже не хотел умирать, в голосе отчаяние понемногу сменялось возмущением, обидой, апатией...
– Ну давай руку. – Сергей, высунувшись по пояс, протянул парню свою.
И самоубийца потянулся к нему свободной ладонью, поджал колено, оперся на него, ослабил пальцы, державшие антенну. Но колено соскользнуло, и парень, хватая руками воздух, начал съезжать вниз. Сергей рванул за ним, в последний момент схватил за края рукавов куртки, и сам уже, не имея опоры и увлекаемый тяжестью другого тела, пополз по скату. Самоубийца повис на краю, сдавленно охнули зрители. Нужно было отпустить руки. Или погибнуть вдвоем. Сергей не отпустил. И, уже глядя на далекий асфальт внизу, вдруг почувствовал мертвую хватку у себя на лодыжках. Его поймал за ноги в последний момент подоспевший мент. Раскачались все-таки люди в погонах. Он и втащил на чердак вначале Сергея, а потом с его помощью несчастного самоубийцу. Все долго сидели рядом, молча, тяжело дыша, тупо глядя друг на друга. Кто кого спас, уже было не важно.
«Совсем не как в голливудском кино», – подумал Сергей.
– Как же вы не побоялись? – удивлялась по дороге обратно на станцию «Скорой помощи» Татьяна. – Высотища же. Я, например, с балкона вниз и то смотреть боюсь, так и кажется, что упаду, и через всякие подвесные мостики ужас как не люблю ходить, особенно над текучей водой...
– А я высоту люблю, – усмехался Сергей, хотя руки предательски дрожали и противная слабость в коленках никак не проходила. – Я в детстве хотел быть летчиком. Кажется.
– А чего ж не стали? – справился Прохорыч.
– В девять лет передумал.
– Рано у вас детство-то кончилось.
– Нормально.
Сергей вырос в семье потомственных врачей. По отцовской линии все мужчины вплоть до шестого колена, а может и глубже, были так или иначе связаны с медициной: фельдшеры, аптекари, провизоры, доктора, отец – хирург. Мама была педиатром, бабушка медсестрой, а прабабушка, говорят, повивальной бабкой. Сергей с пеленок знал, что врач – очень нужная и почетная профессия, и ничего не имел против. Только сам он считал, что все время ходить в белом халате и смотреть на больных людей – очень скучно, и без устали вертелся на карусели, ходил по забору, висел на турнике вниз головой – тренировал вестибулярный аппарат, чтобы стать военным летчиком, как любимый дед Кузьма, мамин папа, сбивший в войну двенадцать фашистских самолетов и получивший за это целых восемь орденов.
Дел Кузьма жил в деревне в Курской области, и родители отправляли Сергея туда на все лето. Летчиком-истребителем дед был во время войны, но после ранения на боевых самолетах ему летать запретили и из армии списали. Он вернулся в родной колхоз и с тех пор летал на шумных, неповоротливых кукурузниках – опрыскивал поля, перевозил всякие нужные грузы и часто повторял, что если ему и на кукурузниках по возрасту летать запретят, то он сделает себе крылья хоть из бумаги, но летать будет обязательно, потому что человек, однажды влюбившийся в небо, уже никогда не сможет без него жить.
Сережа целыми днями пропадал у деда в пропахшем маслом и керосином ангаре, копался в железках, рисовал прямо на деревянной стене чертежи новых самолеторакет, которые унесут человека на Марс и в другие галактики, которые смогут прямо с неба нырять под воду или в жерла вулканов, а если понадобится – то пролетят хоть сквозь солнце. А дед, ковыряясь в двигателе или каком-нибудь насосе (самолеты в колхозе были очень старые и все время требовали ремонта), неспешно рассказывал о своих боевых вылетах, о том, как дрались в небе с фрицами, как его подбили и как он дотянул горящий самолет до родного аэродрома. Эти истории Сережа готов был слушать бесконечно, хотя и знал их наизусть. Но когда шел дождь, дед почему-то ни за что не хотел говорить о себе и войне, – может быть, его раны начинали болеть, может, с дождем приходили к нему какие-то нехорошие воспоминания. И тогда он рассказывал Сереже о челюскинцах, о Чкалове, о стратонавтах, о том, как самолеты и вертолеты помогают строить города и буровые вышки в глухой тайге, как тушат пожары...
И конечно же Сергей мечтал стать летчиком. Дед улетал опрыскивать поля, а мальчик лежал на выгоревшей под солнцем траве, вдыхал пьянящий аромат луговых цветов и смотрел в небо на юрких стрижей и мечтал, что вот и он, когда вырастет, будет носиться точно так же под облаками, взмывать, кувыркаться, нырять вниз, а железные крылья будут легко подчиняться его умелым рукам... Нет, даже не рукам, они будут подвластны каждой его мысли – к тому времени обязательно изобретут самолеты с телепатическим управлением. А если не изобретут, то он сам изобретет, и тогда летать сможет всякий и каждый, кто пожелает, даже ребенок.
Сергей часто просил деда взять его с собой в полет, но дед отвечал, что он еще маленький. И только когда Сергею исполнилось семь, на семейном совете (мама, отец и дед) было решено: поскольку Сергей идет в первый класс, значит, он уже достаточно взрослый и вполне самостоятельный молодой человек.
Он не спал всю ночь, в голове крутились картинки одна другой замечательней: как он сидит в кабине, как уносится из-под ног земля, как уменьшаются дома и деревья, становясь словно игрушечными... А на деле оказалось еще прекрасней! Все было как в сказке: он, как маленький принц, увидел свою планету, увидел, какая она сказочно красивая, увидел изнутри небо, увидел облака, до которых можно было дотянуться руками, обогнал птиц и заглянул за горизонт!
Этот незабываемый восторг, пьянящее чувство власти над высотой остались с ним на всю жизнь. Но в девять лет он твердо решил, что станет врачом. Хотя с авиации на медицину Сергей переключился не сразу. Ровно три дня он страстно мечтал стать капитаном дальнего плавания.
Летом 1983 года Сергей с родителями отправился в круиз по Волге. Конечно, и в деревне у дедушки была речка Уколка с темными заводями, омутами, где, говорят, водились самые настоящие русалки, с жирными карасями в камышах и отвесным левым берегом, с которого так здорово было скатываться прямо в воду. Но Волга потрясла Сергея: она была такая огромная, такая могучая, такая необъятная! А четырехпалубный «Александр Суворов» так смело и легко рассекал темную воду, что Сережа забыл о самолетах, ракетах, птицах и облаках. Он выходил с отцовским биноклем на верхнюю палубу, смотрел на левый берег, терявшийся в зыбкой дымке, на правый – вообще невидимый, вперед – на бесконечную гладь
