от колес полдня отскре…
Но договорить он не успел, потому что в эту самую секунду раздался оглушительный взрыв, на секунду стало светло как днем, воздух наполнился огнем и ощущением близости смерти. Автомобиль Анатолия Орликова горел как свеча.
Оглушительно завизжали тормоза, и сразу много людей побежали к подбитому «Мерседесу», передняя часть которого полыхала огнем.
— Шеф, вы живы?
— Скорей, вытаскивай его!
— Да звони же в «скорую», кретин!
— Быстрее, быстрее…
— Может же еще рвануть!
Вокруг горящей машины нервически суетились охранники, и только рыжий шофер «Хонды» стоял чуть поодаль с отрешенным лицом и тихонько бормотал:
— Черная кошка к несчастью… Черная кошка к несчастью…
— Ты о чем? — подозрительно спросил его шеф охраны — любитель кроссвордов.
— Там… на дороге… Ты еще мне замечание сделал…
— Ну! — рявкнул кроссвордист. — Говори же, чтоб тебя, что там было?
— Черная кошка. Дохлая. Я сразу подумал: это не к добру.
— Э-э, — охранник раздраженно махнул рукой и отошел от него.
Анатолий Орликов бережно, под руку выводил из покалеченной машины своего гостя.
— Николай Ефремыч, вы в порядке? Ты в порядке? Цел?
— Да вроде цел, — как-то заторможенно ответил седой. — Вот только… больно… Очень больно.
Он схватился рукой за грудь и внезапно осел в снег.
— Николай Ефремыч! Коля! — Высокий, словно подрубленный, упал на колени и принялся трясти седовласого. — Вам плохо?
Но, заглянув в стеклянные глаза своего собеседника, понял, что тот уже мертв. Подбежал Олег Лисицын.
— Убью! Урою гадов! Какая сука могла это сделать?
— Да погоди ты, — цыкнул на него Анатолий, — вот. — Он указал на труп Выхина.
— Е-елки… — присвистнул Лисицын.
Подоспела «скорая». Седобородый врач с усталыми глазами наклонился к телу Николая Ефремовича и довольно-таки безразлично молвил:
— Умер.
— Это, доктор, мы уже догадались, — едко заметил Лисицын. — А вот от чего?
— Видимо, инфаркт. Реакция на взрыв, стресс. Сердце не выдержало. Да, наверное, и алкоголь в крови, — добавил врач, принюхиваясь. — А теперь извините, меня живые ждут.
Санитары грузили в фургон водителя орликовского «Мерседеса», он пострадал сильнее всех и находился без сознания.
Вскоре появились пожарная и милиция. Пожарники раскрутили длиннющий брандспойт и направили мощную струю на горящий «Мерседес». Небритый оперативник в камуфляжной куртке начал первичный опрос свидетелей. Таковых, собственно, было немного: кроме самих участников трагедии только лишь два собачника, прогуливавшие своих питомцев и издалека видевшие взрыв.
— Мы гуляли с Иванычем по бульвару. Смотрим — братки едут. Я еще Иванычу говорю: глянь, мол, братки поехали. А он: нет, мол, это артисты.
— Почему вы так решили?
— На красный свет потому что остановились, воспитанные такие.
— Что было дальше?
— А как только от светофора отъехали — тут и баба-ах!
Собачники оживленно жестикулировали.
— Дай мне сигарету, — обратился к Олегу некурящий Анатолий. — Надо же… Бедняга Выхин! В свой собственный день рождения! И ведь так радовался этой картине, просто как дитя.
— Да, кстати, Толян, а что с картиной? Про картину-то все и забыли.
— А что ей сделается! — отмахнулся Толя. — Багажник же не пострадал. Значит, и картина в нем цела. Только сейчас ребята ее намочат. — Он кивнул на пожарников.
— Так надо им сказать, — метнулся Лисицын.
— Оставь, Олег. Хрен с ней, с этой картиной. Я о другом говорю. Вот ведь как оно в жизни происходит, понимаешь, Олежек? Люди уходят, а вещи остаются. Вещи остаются. Люди уходят.
СКРИПАЧИ (концерт)
К вечеру Райцер почувствовал, что ему удалось преодолеть все свои негативные эмоции и должным образом настроиться на предстоящее выступление. Конечно же программа составлена далеко не лучшим образом, есть в ней какое-то детско-юношеское пижонство, но ведь, в конце концов, он же с ней согласился, так чего же теперь на кого-то пенять? Ну и потом, свою трактовку концерта Бетховена он, при всей доходящей иногда до самоедства самокритичности, полагал одной из достойнейших своих работ. Так почему бы не начать возвращение в Москву именно с Бетховена? А Чайковский… Что ж, ему не дали в свое время исполнить этот концерт на конкурсе имени его автора. Так он сделает это сегодня, в том же легендарном, прославленном, уникальном в своем роде зале.
Утренняя репетиция прошла легко и радостно. Оркестр был великолепен. Юрка демонстрировал замечательное дирижерское мастерство: тонкий, чуткий, деликатный аккомпаниатор, глубокий и серьезный музыкант. Собственно, ничего другого Райцер и не ожидал.
Некоторым разочарованием стала встреча с журналистами. Вчерашняя великолепная блондинка не появилась. Вместо нее от «Эха Москвы» был какой-то бородатый, нечесаный хмырь. Нет, конечно, он уже не тот ловелас и волокита, каким вспоминает его по юношеским приключениям Владимирский, но от легкой, ни к чему не обязывающей гастрольной интрижки глупо было бы отказываться. Что ж, журналистам не повезло. Коли среди действующих лиц отсутствует главная героиня, извините, ребята, тратить время на пустопорожнюю болтовню нет никакого желания. Встреча с прессой была свернута в считаные минуты.
После поездки на кладбище Райцер и Владимирский пообедали в Доме композиторов. Собственно, по-настоящему обедал лишь Владимирский, Райцер же, по давно установившейся привычке, перед концертом ограничивался лишь небольшим перекусыванием. Вот и пытайся тут при совершенно ненормальном распорядке дня сохранять разумный и полезный для здоровья режим питания! Разумеется, после концерта, да еще с такой сложнейшей программой, он будет голоден, как волк, и ужин, который полагалось бы «отдать врагу», совместится с несостоявшимся обедом.
Поспать, к сожалению, не удалось. Дурацкий балдахин нависал, как какие-то надутые ветром пиратские паруса. Кровать, однако, была удобной, и, повалявшись часок-полтора, Райцер почувствовал себя вполне отдохнувшим и полным сил.
Все. Пора собираться. Душ. Бритье. Фрак. Запонки. Две рубашки. Мягкая, из ангорской шерсти, кофта типа тужурки. Скрипка, разумеется! Поехали!
Райцер любил концерты, в которых время его выхода на сцену было точно определено. Первый звонок, второй, третий, пять минут вежливости для опоздавших — и вперед. Сегодня, похоже, он будет иметь «удовольствие» топтаться у двери на сцену и ждать, пока соизволят завершить свои словоизлияния «говоруны» — выступающие перед концертом представители московской администрации и ЮНЕСКО, а они ведь могут болтать бесконечно долго, столько, что и на сцену уже выходить расхочется. Нет, москвич, слава богу, был достаточно лаконичен. Чем теперь ответит?.. Опля! Вот это да!
Рядом с юнесковским чиновником в великолепном вечернем платье в качестве переводчицы появилась… вчерашняя журналистка.
