– Не понимаю, о чем вы.
– Прекрасно понимаете, – сказал Плетнев. – Не бойтесь, у меня нет диктофона – ваш холуй меня уже обыскал.
Сваровский снова посмотрел на Трубочника, тот кивнул. Сваровский достал из кармана шелковый платок и промокнул лоб.
– Послушайте, как вас там... – раздраженно проговорил он. – Давайте решим вопрос по-деловому. У вас есть товар, у меня – деньги. Ничто не мешает нам совершить обмен.
– Повторяю: я отдам вам негативы, но я хочу знать, что меня не постигнет судьба Воронова, – упрямо сказал Плетнев. – За что вы его убили? Он ведь отдал вам негативы.
– В вашем вопросе уже заключается ответ, – сказал Сваровский. – Вы пришли продать мне негативы, значит, Воронов отдал мне не все.
– И ваш громила убил его, – продолжал давить Плетнев.
– Ему пришлось это сделать. Это все, что я могу вам сказать, – с еще большим раздражением произнес Сваровский. – У меня на сегодня запланировано еще несколько встреч. Давайте поскорее покончим с нашим делом.
Плетнев усмехнулся:
– Знаете... Пожалуй, я слегка поспешил. Я должен еще подумать.
– Что-о? – протянул Сваровский. – О чем подумать?
– Возможно, я назначу вам другую цену. И потом, я должен тщательнее позаботиться о своей безопасности. В любом случае, сейчас мне нужно в туалет.
Плетнев встал из-за стола.
– Вы что, издеваетесь? – вспылил Сваровский. – Давайте сначала совершим сделку, а потом можете убираться ко всем чертям.
Плетнев улыбнулся Сваровскому в лицо и медленно и четко проговорил:
– Нет. Сначала я схожу в туалет. Я ждал вас слишком долго, теперь вы подождете меня.
Он сунул в карман конверт, который все еще держал в руке, и неторопливо зашагал к туалету.
Дождавшись, пока Плетнев скроется в туалете, Трубочник посмотрел на Сваровского. Тот кивнул. Трубочник положил дымящуюся трубку на стол и поднялся со стула.
– Только не до смерти, – сказал ему Сваровский. – И чтобы никаких улик.
– Сделаю.
– Подожди! Дождись, пока я уйду.
Сваровский встал со стула и быстро направился к выходу. Трубочник взял со стола трубку, выбил ее об ладонь, положил ее в карман. Затем взял кожаный чемоданчик и пошел к туалету.
В туалете было две кабинки. Одна оказалась свободна. Трубочник направился ко второй. Не дойдя до нее одного шага, он остановился и вдруг резко и коротко ударил ногой по двери, рядом с замком. Замок хрустнул, и дверь приоткрылась. В то же мгновение Трубочник ворвался в кабинку. Это все, что он успел сделать, потому что в следующую секунду мощный удар кулаком в челюсть сбил его с ног, а второй удар накрепко припечатал к полу.
– Вот так, – сказал Плетнев, потирая ушибленный кулак. – Это тебе не с сопляками и альфонсами воевать.
Тут же в кабинку вошел еще один человек. Это был Турецкий. Он достал из кармана диктофон и присел рядом с Трубочником.
– Вы меня слышите, Трегубов? – резко спросил Александр Борисович.
– Да... – с трудом проговорил Трубочник, ошалело потряхивая головой. Удар у Плетнева был нокаутирующим. – Я вас... слышу...
– Ваш разговор записан на диктофон.
Турецкий нажал на кнопку воспроизведения, и негромкие, но усиленные динамиками голоса наполнили кабинку.
«– За что вы его убили? Он ведь отдал вам негативы.
– В вашем вопросе уже заключается ответ. Вы пришли продать мне негативы, значит, Воронов отдал мне не все.
– И ваш громила убил его?
– Ему пришлось это сделать».
Турецкий остановил запись.
– Ваш шеф сдал вас с потрохами, – сказал он Трубочнику.
– Но ведь я... обыскал его, – простонал тот.
Плетнев, наблюдающий за этой сценой сверху вниз, усмехнулся и проговорил:
– Идиот ты, Трегубов. Диктофон был приклеен скотчем к изнанке столешницы. Такой большой и простых вещей не знаешь. Сваровский тебя сдал.
– И это еще не все, – холодно сказал Александр Борисович. – Мы нашли свидетелей, которые видели вас с Вороновым в ресторане. Кроме того, у меня есть заключение экспертов по поводу трубочного табака, который вы курите и частицы которого были найдены на местах ваших преступлений. Плюс сегодняшний ваш бенефис. Этого хватит, чтобы впаять вам пожизненное без права на амнистию, – поверьте мне, как следователю Генпрокуратуры.
– Но я... – Голос Трубочника прервался, и ему пришлось собрать всю волю, чтобы закончить фразу: – Я не хочу в тюрьму.
– Никто не хочет, – сказал ему Плетнев. – Но ты пойдешь в любом случае. Хотя... если сдашь Сваровского, как он сдал тебя, может, скостят малось. Решать тебе. Ты ведь не сам решил их убить, тебе-то они ничего плохого не сделали?
– Да... – мучительно простонал Трубочник. – Я не убийца... Я всего лишь исполнитель... Приказывал Сваровский, а я... – Затылок Трубочника снова опустился на кафельный пол, он весь как-то обмяк и договорил безвольным голосом: – Я все вам расскажу.
ЭПИЛОГ
«Ну вот и все. Дело можно считать законченным. И чего я добился? Мохов мертв. В лице Долгова я приобрел себе врага на всю оставшуюся жизнь. Кто знает, как далеко он шагнет лет через пять- семь? Но, думаю, что не шагнет. Не позволю. И далеко не убежит – по крайней мере, пока действует подписка о невыезде. Сейчас он проходит по этому делу как свидетель. Но дела нужно доделывать до конца, и я усажу этого мерзавца на скамью подсудимых.
Сваровский сидит в камере, но адвокаты хлопочут о его выходе под залог. Получит ли он обвинительный приговор?... Вопрос. Трегубов уже отказался от своих показаний. Заявил, что дал их под пыткой, и зафиксировал «побои», которые так непредусмотрительно оставил на его физиономии Плетнев. Но еще не вечер. Я крепко взял их за жабры. Никуда теперь не уплывут... И не с такими акулами справлялся.
Благодаря этому делу бюджет «Глории» здорово пополнился. Мой – тоже. Но на душе, прямо скажем, паршиво.
Хемингуэй как-то сказал: «Мир – поганое место, но за него стоит побороться». Стоит ли? Не знаю, не уверен... Как не уверен и в том, что продолжу вести этот дневник. Признаться, вся эта писанина порядком мне осточертела. Поэтому я с удовольствием сделаю то, что давно уже хотел сделать, – напечатаю одно- единственное слово, и слово это будет: КОНЕЦ».
