прочим, ты первым свой шаг выполнил! Так какие претензии, если к твоему высокому мнению охотно прислушались? Как аукнется, дорогой мой губернатор, так и откликнется. Ты бы вот лучше побыстрее правильные выводы сделал, а не горлопанил! Не на плацу, Андрюша!
– Писал я или не писал, какая разница? Вы-то где были? Куда наш куратор глядел?
– Ишь ты! Сразу виноватых горазд искать! А с самого, значит, и взятки гладки? Нет, брат, шалишь, так дело не пойдет. А что касаемо основания, так я тебе напомню, ты же, поди, в УПК и не заглядываешь? Так вот, на основании статьи пятой Уголовно-процессуального кодекса нашей с тобой Федерации, пункт первый. Там говорится об обстоятельствах, исключающих производство по уголовному делу. За отсутствием события преступления, Андрюша. К сожалению, наши лопухи в торопливости жизни – иначе и объяснить их дурость нечем – совершили ряд промахов. И когда все сложилось в единую картину, вылезли уши. Туфтель наша, блин, непрофессиональная! Хорошо еще, я слышал, что твой этот вроде не собирается встречный иск вчинять! Вот тут бы наши мудаки побегали!.. Но от кое-кого все равно придется тихо избавляться. Я подобных проколов по службе не прощаю, ты меня достаточно знаешь.
– Все твои утешения, Ваня, – это мыльные пузыри: дунул – и нету... Я тут тоже, конечно, разберусь со своими... Да, похоже, ты прав: там недоработали, тут зевнули, а кто-то ловко воспользовался. Все – неправильно! Ладно, кончаем, а тебя как друга прошу: думай, Ваня, думай! Мы не можем, не имеем права допустить... понимаешь меня?
– А я про что? Придется, видно, опять навестить твои палестины, мать иху...
Швырнув, будто в изнеможении, телефонную трубку, губернатор нажал клавишу интеркома и рявкнул:
– Горбатову сюда!
Вошла Лидия с папочкой под мышкой. По ее лицу не видно было, чтобы ее мучили какие-то сомнения или что-то ей не нравилось и так далее. Спокойный взгляд, вальяжная походочка, которая так возбуждала мужиков, независимая поза. Гусаковский еще не отошел от телефонного разговора и чуть было по привычке не продолжил срывать свою злость на сотрудниках. Но, поглядев на Лидию, неожиданно будто обмяк в кресле. Буркнул, отводя глаза в сторону:
– Садись давай... – Помолчал и добавил: – Ну рассказывай, чего напортачили?
Лидия неопределенно пожала плечами.
– Что, не в курсе?
– Ну почему же? Минаева выпустили. Кажется, было на этот счет личное распоряжение московского прокурора. Или что-то в этом духе...
– Вот именно! – сорвался опять губернатор. – В духе! Вашу мать! Ничего путного поручить нельзя, портачи поганые!..
Лицо Лидии вспыхнуло, и она резко встала.
– Ты чего? – вскинулся Гусаковский. – Да сиди! Не понимаешь, что ли?
– Я вижу, Андрей Ильич, – сдерживая себя, начала Лидия, – что вам сейчас представляется, будто я дала неправильный совет, а вы, двое мыслителей – я имею в виду вас с Толубеевым, – как детишки послушались и сделали, а когда все якобы не по-вашему получилось, вдруг опомнились! Что, не так? Тогда чего ж вы орали друг на друга, да так, что в приемной было слышно? «Неправильно!»
– Это плохо, – сразу стих губернатор. – А ты могла бы и сказать, между прочим. Зайти и сказать. Не чужая тут. Только чего правильного-то? Или я уж совсем стал старым дураком?
– Вы хотели, чтобы Минаева выпустили?
– Ну... это вопрос не простой.
– А если бы его выпустили не благодаря, а вопреки вашему желанию, тогда как? Вам сказал Иван Иванович, какие силы совершенно неожиданно подключились к этой, вообще-то случайной и мелкой, проблеме?
– Ну знаю, Генеральная прокуратура, и что?
– А то, Андрей Ильич, – спокойно стала объяснять Лидия, – что ваши москвичи слишком легкомысленно отнеслись к своему делу и едва не подставили вас. И крепко! Радоваться надо, что пронесло и вы по- прежнему на коне.
– А я что-то не помню, чтобы собирался слезать с него, с этого твоего коня! С чего это ты так решила?
– Я хочу напомнить, что решаете здесь вы. А я всего лишь стараюсь быть скрупулезным исполнителем. Здесь, подчеркиваю, а не в столице, где свои дуболомы. Извините.
– Чего извиняться-то, права... Я и сам об этом думаю. Но тем более нам что-то ж надо срочно предпринимать, разве не так?
– И опять вы абсолютно правы, Андрей Ильич.
Отлично знала Лидия, как смирить гнев шефа. Просто ему надо постоянно напоминать, что он всегда и во всем прав. Неистребимая генеральская логика: я – начальник, ты – дурак. Вот и все.
– Однако, – продолжила она, – как заметил один великий писатель, из каждого свинства всегда можно вырезать кусочек ветчины. Поэтому почему бы и нам не прикинуть, какую пользу мы можем извлечь из ситуации, которая нам не очень, скажем прямо, по вкусу.
– Если есть конкретные предложения – давай! – как отрезал Гусаковский. – Нет? Значит, быстрее думай! И постарайся найти возможность пересечься с этим сопляком Журавлевым. Он должен постоянно помнить, что наш с ним договор остается в силе. Что бы ни произошло! Понимаешь?
Лидия кивнула, улыбнулась и, зачем-то оглянувшись, негромко сказала:
– Но ведь ты же не можешь отрицать, Андрей, что пользу от истории с Минаевым мы все равно свою извлекли?
– Ты о чем?
– Так ведь смирновское дело-то совсем ушло на задний план. Никто о нем и не вспоминает. Наша прокуратура возится. И будет еще возиться до скончания века, а где нежелательный шум?
– О господи, – вздохнул Гусаковский, откидываясь на спинку кресла, – если бы все решалось так просто!..
– Вот ты и высказал свое заветное желание, – усмехнулась Лидия, вставая.
– Перестань! – нахмурился Гусаковский, но голоса, однако, не повысил. – Не ровен час, услышит кто, ведь ни хрена не поймет, а вони будет!..
– Интересное дело! – хмыкнула она. – Оказывается, для нас важнее, чтоб не смердело?
– Во-во, стихами заговорила... Ты там подумай, как нам удобнее будет с Минаевым встретиться. Надо же...
– ...отметиться. Правильно. Он завтра прилетает. Ехать в аэропорт – велика честь. А вот пригласить и высказать... это вполне. Ну а Журавлев, полагаю, перебьется. Пусть свое место знает.
– Ну ты – политик! – ухмыльнулся Гусаковский. – Принято, действуй.
Гордеев с Галиной приехали на Новослободскую к стеклянному вестибюлю Бутырской тюрьмы. Оставив спутницу в машине, Юрий Петрович поднялся к дежурному, предъявил свое удостоверение и поинтересовался, когда будет выпущен Минаев. Тот позвонил в канцелярию и предложил подождать: выйдет с минуты на минуту.
Юрий Петрович вернулся во двор жилого дома, примыкавший к тюремной проходной, чтобы предупредить Галину, и увидел запыхавшегося Евгения, бегущего от своей машины.
Жестом остановил Елисеева:
– Не торопись, не опоздал, – и пошел к своему «форду».
Женька двинулся за ним. Ни здравствуй, ни до свидания, будто и не расставались вовсе. Увидел Галину, сделал шутовское движение, мол, здрасте вам, госпожа! И повернулся к Гордееву:
– Ссориться с тобой у меня нет ни малейшего желания, но сказать, что я о тебе думаю, надеюсь, имею право? – Это прозвучало с откровенным вызовом.
Юрий Петрович, помогая Галине выйти из машины, скривился недовольно, словно от надоевшей мухи, и спросил в свою очередь:
– Знаешь, что было одним из аргументов, указывающих на невиновность Минаева в этой грязной истории с наркотиками? Хочешь знать? Или тебе все равно?
– Ну почему же? – надменно избоченился Женька.
