– Ты мне сейчас тут со своими «важными данными» все следствие запутаешь. Мало ли, что человек по пьяни сболтнет.
Петя обиделся:
– Да ну вас, дядь Саша! А если это все правда? И потом, с чего бы Коле вешаться?
– Нахрюкался твой Коля, жизнь не мила стала, вот он и повесился. Вертолет тут ни при чем. Помнишь, в прошлом году Филя из лесхоза утопился?
– Помню.
– Ну вот. Что же касается того, что на вертолете золота не было, так это вообще полная чушь. Куда ж оно делось?
– Не знаю. Но ведь вертолет-то нашли, а золота нет.
Журавлев грозно сдвинул брови:
– А ты откудова секретную информацию знаешь?
Петя напустил на себя важный вид:
– У меня, дядь Саша, свои источники имеются. – И он развалился на стуле, положив ногу на ногу.
– Я вот те сейчас дам, «свои источники». Ремня хорошего! – Он привстал на стуле и принялся расстегивать портупею.
Петя вскочил и боязливо отошел в другой конец комнаты:
– Не надо, дядь Саш, я все понял.
Журавлев снова сел:
– И не вздумай со своими версиями долбаными к москвичам подходить! Мигом задержат. И еще, чего доброго, в смерти Фомина обвинят. Ты ведь последний, кто с ним разговаривал?
– Да.
– Ну так иди отсюда. У меня дел полно.
– Дядь Саша, – взмолился Петя, – а Коля еще про какого-то грузина вчера говорил...
Журавлев вздохнул:
– Белая горячка у твоего Коли была. Вот и мерещились везде черные человечки...
Петя вышел из милиции совершенно растерянным. Понятно, конечно, что Журавлеву хотелось поскорее закрыть дело с вертолетом, а кроме того, не впутывать сюда сына своего давнишнего друга. Но все-таки Петя чувствовал, что ночные откровения Фомина были вызваны не только выпитым. Поэтому он решил пойти на квартиру Коли Фомина и расспросить соседей.
Жил он в маленьком финском домике на две семьи. Квартиру Фомина уже успели опечатать, видимо, с утра здесь побывал участковый. Петя позвонил в противоположную дверь.
Через минуту ему открыла пожилая женщина с крашенными в фиолетовый цвет волосами:
– Осколков?! Не может быть! Какими судьбами?
Это была Полина Владимировна, бывшая школьная учительница Пети.
– Добрый день, Полина Владимировна.
– Заходи, заходи. Давненько я тебя не видела, Петр.
Пожилая учительница жила здесь со своим мужем – Валерием Ивановичем, который преподавал физику. Полина Владимировна же была преподавателем русского языка и литературы. Она схватила Петю за руку и повела в глубь дома.
– Валерий Иванович, ты гляди, кто к нам пришел!
Из боковой комнаты вышел ее муж в майке, тренировочных штанах и с газетой в руке.
– А, Петр, здравствуй. Как поживаешь?
Петя уже открыл было рот для ответа, но Полина Владимировна его перебила:
– Ну Валерий Иванович, не приставай к человеку с порога. Надо сначала за стол усадить. Иди лучше переоденься.
Петю отвели в большую комнату, обставленную старой мебелью с потрескавшейся лакировкой. В буфете красовалось множество хрустальных ваз – Полину Владимировну в школе любили, и каждый выпуск считал своим долгом ей что-то подарить. Это «что-то» обычно оказывалось вазой из местного универмага. Пете даже показалось, что он узнал ту, на которую десять лет назад скидывались родители учеников их класса. Хотя, может быть, это не она – все вазы из буфета старой учительницы были похожи.
Полина Владимировна захлопотала, выставила на стол свой лучший сервиз, вазочку с малиновым вареньем. На огромном фарфоровом чайнике было выведено:
«Сто шестьдесят – цифра святая,
Сто шестьдесят – жизни девиз,
Сто шестьдесят – школа родная,
Сердце волнующий бриз!
От благодарных учеников 10 „А“ класса, школы № 160.
Выпуск 1965 года, город Владивосток».
– Это когда я еще во Владике работала, – проследив взгляд Пети, заметила Полина Владимировна, – помню этот выпуск. Хорошие были ребята. Талантливые. – Разливая чай по чашкам, она продолжала: – А потом замуж вышла, Валерия Ивановича сюда, в Февральский, распределили. Ну, я за ним и поехала.
– Тут и застряли на всю жизнь, – продолжил вошедший в комнату Валерий Иванович.
Полина Владимировна досадливо махнула рукой:
– Если хочешь знать, меня в Москву собирались направить. Если б не ты, сейчас жила бы в столице.
– Слышали...
Старая учительница фыркнула:
– Ты его, Петя, не слушай. Он только в своей физике специалист.
– Это точно. Физика – наука. Не то что стишки всякие.
Петя наблюдал за этой дружеской пикировкой пожилых супругов и думал, что вот пройдет тридцать лет, и он так же будет сидеть, может быть, в таком же финском домике и ворковать со своей старой женой... Впрочем, жены у Пети не было даже в проекте – девушки все больше глядели в сторону местных коммерсантов и за вертолетчика выходить не рисковали.
– Ты давай варенье накладывай, – пододвинул к Пете вазочку Валерий Иванович. – Малина с нашего участка, свежая. А может, по маленькой, а?
Полина Владимировна хлопнула его по руке:
– Ты мне давай тут парня не спаивай! Ишь ты – по маленькой, а у самого печень.
Муж вздохнул:
– Видал? И вот так уже тридцать лет.
Несколько секунд прошло в молчании, затем Полина Владимировна нарушила тишину:
– Да, время пошло суровое. Сначала этот вертолет, теперь вот Коля повесился... И чего повесился – ума не приложу. Вроде такой тихий был, спокойный.
– Ну да, спокойный, а как у тебя за стеной пьянки-гулянки устраивал, забыла?
Полина Владимировна погрустнела:
– Это точно, пил он много. И холостой. Если бы жена в доме была, может быть, и не случилось бы ничего, а так... Но все равно – неожиданно. Никогда бы не подумала, что Коля повесится.
– Почему, Полина Владимировна? – спросил Петя, прихлебывая чай.
Та задумалась.
– Как тебе объяснить? Не такой он был человек. Знаешь, у людей, которым судьба погибнуть или там покончить с собой, на лице какая-то печать есть. Вот, например, в классе на два года старше вас учился мальчик. Веселый, живой, общественные поручения выполнял... А я все время, как на него посмотрю, не могу отделаться от мысли, что с ним что-то случиться должно. И что ты думаешь? Через неделю после выпускного с пожарной лестницы сорвался. Я-то, конечно, никому о своих предчувствиях не говорила.
– А у Коли Фомина такой печати не было?
Учительница покачала головой:
– Нет, не было. Хоть он и пил сильно, никогда мрачным не был. И в глазах у него всегда какая-то
