Патлатый не дал договорить Грязнову, он сам подошел к машине и протянул Турецкому корочки. Тоже весьма мастерски и театрально: Федеральная служба безопасности.
– Катитесь, ребята, отсюда, – тихо сказал патлатый. – Не хер вам тут.
– У нас приказ, – засуетился Турецкий. Сколько потом себя ругал за эту слабость!
– В гробу я видел ваши приказы, – спокойно ответствовал патлатый фээсбэшник.
Турецкому важно было узнать, пасут здесь эти ребята кого-то определенного или просто берегут покой шишек. Следующие полчаса ушли на согласование согласований. Турецкий звонил Меркулову, тот еще кому-то, патлатый беседовал со своим начальством.
Кажется, даже до Совета безопасности дошли. Разве только Президента не разбудили.
Оказалось, ФСБ здесь покой берегло.
Начальники советовали подождать, вопрос нуждался в детальной проработке, обсуждении, надо было бы собрать расширенное совещание, скорректировать планы, действовать совместно...
Турецкий готов был выть на луну.
Потом Меркулов позвонил:
– Действуй.
Патлатый оказался очень полезен. Все пять дач с линиями метро он знал отлично.
Только в двух из них жили правительственные чиновники. Никто уже метро не пользовался, да, возможно, и раньше никто не пользовался. Так, причуда тоталитарного режима.
«Я сразу почую, – лихорадочно думал Турецкий. – Я узнаю с первого взгляда».
Машины медленно шли по поселку.
В первой даче жил какой-то банкир. Сейчас его вообще не было, где-то на Майами-Бич отдыхал.
Вторую занимал теперь производитель лекарств и кандидат в Президенты. Отдал дачу своей жене. Та устраивала здесь художественные салоны.
– Не то, – сказал Турецкий.
Ниточка тончала, норовила то и дело оборваться.
В третьей даче жили две семьи. Известный кинорежиссер и его не менее известный отец-поэт, когда-то написавший Гимн Советского Союза.
Все. Мимо. Принцем здесь и не пахло.
– Может, без метро? – осторожно спросил Грязнов.
– Может, – мрачно ответил Турецкий.
Они тронулись к машинам.
«Как я теперь людям в глаза посмотрю? Психолог хренов. Начитался разных западных авторов с „ведениями“ и „якорями“... Ни хрена-то они...»
– Вы слышали? – спросил он вдруг, останавливаясь.
– Кажется, – тоже встрепенулся Грязнов.
– Это оттуда, – прислушался и патлатый. Он показал на дачу, как раз напротив кандидатовой.
– Нет, далековато будет, – засомневался Турецкий.
– Ветерок донес, натурально, – сказал Грязнов.
И они с Турецким переглянулись. Ведь это уже было когда-то. Ну точно, в Сочи, в самый первый день.
Там точно так же, как здесь, истошно орала женщина...
Турецкий сам себя похвалил. Именно так он этот домик и представлял – высоченный забор, железные ворота, колючка... А метро? Так долго ли прорыть туннель всего лишь через улицу.
Команда заняла исходные позиции.
Турецкий подумал, что народу он взял маловато. Уж какие-нибудь ошметки от армии у Принца остались. Здесь сейчас такое заварится!
Но делать было нечего. Голос изнутри то стихал, то заходился новой истошной силой.
Патлатый постучал в ворота, сонно зевнул, позвякал ведром.
– Чего тебе, парень? – вполне дружелюбно спросили через окошко. Но как-то уж очень быстро спросили.
– Так Эдуард Николаевич просил зайти с утречка. На лов вместе идем.
Какое-то время охранник соображал.
– А ты кто?
– Веня Ерофеев, – нагло ответил Патлатый.
«Ох, проколется, – выругался про себя Турецкий. – Пижон долбаный!»
– Сейчас спрошу.
– Может, запустите? Чего мне на улице?
И калитка отворилась.
Фээсбэшник уложил охранника профессионально. Турецкий только услышал короткий вздох.
– Ты бы себе попроще имя-то придумал, – не удержался он от замечания.
– А это мое имя и есть, – удивился патлатый.
Он приоткрыл калитку, впуская внутрь спецназовцев и оперативников.
Турецкий прошмыгнул первым. Грязнов следом. И застыли. Крик женский стих.
И вдруг откуда-то из глубины дома раздались три отчетливых хлопка.
Все, дальше ждать было нельзя. Команда кинулась по двору, Турецкий и Грязнов – к крыльцу.
Перестрелки особой не было. Нескольких мужиков положили без звука.
А когда ворвались в дом, поняли, что топчутся на месте. В комнатах пусто – только ревет в углу девчонка-служанка. И тычет пальцем вниз.
– Там, в подвале...
– Не надо, – сказал Принц, когда Турецкий с командой влетел в подвал. Он держал в руках голову пацана и прижимал к его виску пистолет. – Не стоит. Я убью своего сына, если вы сделаете хоть шаг.
«Его сын умер, – подумал Турецкий. – Что, еще один, как у Поляка?»
– Я ясно выразился?
«Он выстрелит, – подумал Турецкий. – Он кончит пацана. Я это знаю».
Принц отступил к дверке. Открылась за ним жуть – окровавленная куча. С трудом угадывалась женщина. Лицо изрезано, волосы содраны с мясом.
– Я уйду сюда, а вы – нет, – сказал Принц.
– Ты его сын? – спросил Турецкий у пацана.
– Нет, – ответил мальчишка. – Не сын...
Смысл жизни
Мне надо было только прийти обратно. Незаметно прийти. А там, дальше, – хрен с ним. Там можно и заметно.
Короче, люк, из которого я вылез на «Студенческой», как сквозь землю провалился. Знал бы, что буду возвращаться, запомнил бы. Но я же и думать не мог.
Но нашелся-таки лючок. Никуда он не провалился. И скобы были на месте. И темнота снова была непроглядная. Я уже давно заметил, что если не думать о сложностях там разных, преградах, то их и нет как будто. Идешь себе и идешь, бежишь и бежишь.
Я ведь даже про погоню забыл. Не было никакой погони. Видно, вернулись ни с чем. Вот Эдуард Николаевич их взгреет! А может, и не успеет...
И стена меня не остановила – пролез как миленький.
Теперь – осторожно...
Алкины крики я услыхал еще издали. Что-то они, суки, из нее выбивают. Мне почему-то ее жаль не было. Наоборот, какое-то злорадство: так тебе, гадина, и надо. Вообще, я их всех сейчас ненавидел.
Но мозги, как ни странно, работали четко.
Я прошмыгнул мимо подвала, где Алку пытали, выскочил во двор – и мигом к тиру.
Что же мне прихватить? Автомат? Винтовку?
Пистолет!
Это оказалось не так просто. Все ящики были заперты. А замки такие амбарные, что, как говорит Макаровна, на сто лет. Замки-то амбарные, да ящики поганые. Досочка одна за милую душу оторвалась.
