Рустам Ибрагимович встретил Тамару с пышным букетом дорогих роз в холле гостиницы «Белград», где она при всех бросилась ему на шею. Эта импозантная пара сразу привлекла всеобщее внимание ее броской эффектностью и его благообразностью. Ее черный костюм, платиновые волосы и васильковые глаза хорошо сочетались с его благородной сединой хорошо уложенной шевелюры и антрацитно-черными усами. Он учтиво поцеловал ей руку и провел в укромный уголок ресторана, где для них уже был накрыт столик.
— Томочка, дорогая, — восхищенно пропел Рустам Ибрагимович. — Я так соболезную, я так преклоняюсь перед твоей болью и в то же время не могу не выразить свое восхищение твоим мужеством… Что тебе налить?
— Как всегда, сначала немного… «Хенесси», если не трудно. — Она не без удовольствия окинула взглядом все, что стояло на столе. — Рустамчик, дорогой, я всегда помнила и никогда не забывала тебя, потому что я не встречала в своей жизни такого мужчины, как ты, истинного джентльмена, знающего, как доставить женщине удовольствие… И заставить забыть свои страдания. А что касается бедного Сережи…
При этих словах она раскрыла сумочку, чтобы достать батистовый платочек, а заодно направить в его сторону миниатюрный микрофон, который самолично уложил туда Николай Григорьевич, да так и оставила ее раскрытой.
— … Вы не представляете, что пришлось мне пережить и перенести за это время! В чем только не обвиняют меня, а за что?
Она снова вытерла глаза.
— Его сестра Елена уверяет всех, будто я специально заказала Сережу, чтобы вместе с его охранником завладеть домом и имуществом! А какое там особенное имущество, я вас спрашиваю? Ну там дом, машина, вы же видели, ничего особенного, ну и то-се — по мелочам… Мне завидуют, меня подозревают, а чему тут завидовать, в чем подозревать? Ведь Сережа брал в долг, чтобы создать для семьи это благополучие, но мне же, а не ей, его сестре, придется все это возвращать! Жить мне на что-то надо? Тому же охраннику заплатить, экономке, которая иногда приходит… Раньше за Сережей я не знала никаких забот, а теперь вы представить не можете, что на меня свалилось!
— Бедная ты моя! — Он снова потянулся за ее рукой. — Разве можно такую женщину, богиню подозревать? Разве можно жемчужину попрекать за ее обрамление, если оно недостойно ее?.. Что там за имущество, прости господи, что за мелкие, глупые люди, которые смеют напоминать тебе о каких-то долгах?..
— Петр Авдеевич напоминает, — сказала она, потупив взгляд. — И уже не в первый раз.
— Кто, Петя? — изумился и одновременно расстроился Рустам Ибрагимович. — Да как он смел! Я ему обязательно скажу и выражу свое возмущение… Да как он вообще мог, просто не могу поверить… Он в своем уме? Только что Петя мужественно выступил в Думе после злодейского нападения на него, после таинственной гибели своих верных помощников… Что творится с людьми, не понимаю.
— Что о нем сейчас говорить? — Она положила свою красивую руку с удлиненными пальцами и изящными кольцами с бриллиантами на его волосатую короткопалую ладонь с массивным золотым перстнем-печаткой. — Все-таки он столько перенес в последнее время! Чуть не погиб на глазах всей страны, сами, наверно, видели…
— Однако это не помешало ему… — Он вздохнул, взглянул на потолок, потом стал наливать ей коньяк. — Ну да ладно. Бог с ним. За встречу, дорогая. Может, перейдешь на «ты»? Выпьем на брудершафт?
— За тебя, дорогой. — Она грациозно перегнулась к нему через стол и поцеловала его в усы. — За то, что не забыл меня, не оставил в трудную минуту.
— Я хочу помочь тебе, Томочка, — сказал он. — Все, что смогу. Что в моих силах.
— А ты действительно многое можешь? — сощурилась она, выпив коньяк.
— Много! Но когда меня просит очаровательная женщина, ради которой я смогу стать Богом, то смогу все!
И снова разлил коньяк. Она промолчала, положила в рот черную, как его глаза, маслину и задумалась.
— Все не сможет сам Бог, — сказала она. — Но вот если бы…
Она посмотрела ему в глаза тем влекущим, чуть исподлобья взглядом, который обычно поражал мужчин в самую душу.
— Только прикажи, — покрутил он головой, при этом в его глазах блеснула слеза. — Я не бог и потому смогу намного больше.
Она вежливо засмеялась, положила в рот еще одну маслину.
— Я думаю и очень надеюсь, что Петр Авдеевич смягчится в отношении долга Сережи, если общее дело, в котором вы участвуете, благополучно разрешится…
— Он сам тебя об этом просил? — понизил голос Рустам Ибрагимович, снова взяв ее руку.
— Но ведь я тоже некоторым образом в этом участвую. — Она понизила голос, немного напряглась, но руку не отняла. — Разве не так? Разве ты не должен был привезти гарантийное письмо от вашего республиканского правительства?
Он снисходительно улыбнулся, отчего морщинки вокруг его глаз стали похожи на трещинки на стекле после удара пули.
— Я-то думал, у нас интимная встреча двух, смею надеяться, симпатизирующих друг другу старых друзей, — вздохнул он, берясь за коньяк. — Но любые самые искренние и теплые отношения рано или поздно переходят на деловую ноту… А слышать все это от красивой женщины, чей образ, как свет далекой звезды, навсегда остается в душе мужчины, имевшего несчастье лишь однажды увидеть ее несравненную, космическую красоту… — Он высоко поднял бокал. — Так выпьем же за то, чтобы этот свет никогда не померк в моей душе, как бы и кто бы ни прилагал к этому усилия!
— Ах, Рустам, — проворковала польщенная Тамара. — Только ты один можешь так сказать! Только с тобой такая потасканная старушка, как я, чувствует себя невинной школьницей.
— И только для тебя одной… — вполголоса сказал он, глядя ей в глаза.
— Больше ничего не хочу. Только угости меня кофе с горьким шоколадом, хорошо? — сказала она после многозначительной паузы, глядя ему прямо в глаза. — Но не здесь… — поспешно сказала она, не дав ему ответить. — Здесь столько пошлых, потных, самодовольных и жирных рож, которые смотрят на меня, прикидывая, за сколько можно снять…
— Кто, где? — обернулся возмущенный Рустам.
— Не оборачивайся, дорогой… Какая разница? Они все одинаковы, и они сами, и их шлюхи. Пойдем отсюда, не хочу, чтобы они портили нам вечер…
Они встали, он учтиво поцеловал ей руку. Потом, проходя мимо официанта, небрежно сунул ему пять стодолларовых банкнот. Когда они шли к лифту, ей показалось, что она заметила в толпе гостей бледное лицо Паши, мелькнувшее и сразу пропавшее. Она несколько раз оглянулась, но его, похоже, не было. «Наверно, показалось, — решила она. — Кажется, уже вижу то, что боюсь увидеть. Перебрала, что ли?»
Пока что все идет как в голливудском кино, продолжала она размышлять, поднимаясь в кабине лифта на седьмой этаж. Осталось только появиться молодому возлюбленному, который устроил бы соответствующую сцену. С пощечинами, вызовом на дуэль. И тогда ты можешь считать, что жизнь твоя удалась. И прошла не зря. И ты все вкусила. Жаль, ребенка нет. Артемов и не собирался, Паша, напротив, требует. Этот дурачок решил, что она тогда никуда от него не денется. А ведь он единственный мужик, от которого она бы согласилась… Но только не сейчас. А пока что все эти рожи в кабине лифта пялятся, прикидывают цену. Дорого, милые, очень дорого, вам не по карману!
Они вошли к нему в номер с огромной, квадратной постелью, и он сразу поспешил ставить кофейник.
— Не включай свет, — сказала она.
Подошла к окну, раздвинула шторы. Комната наполнилась неверным и тусклым светом вечерних огней.
— Какой отсюда красивый вид… Никогда бы не подумала, что Москва так хороша вечером, с высоты,
