как самому ценному и незаменимому для нас кадру. Вот так… Все понял? Смотреть дальше будешь, как они там кувыркаются, или уже достаточно?
— Достаточно… — покрутил головой Леха, в чьих ушах до сих пор звенел голос Зины. — Ну, сука…
— А бабы все суки, — сказал Мамонт, снова наливая по рюмкам. — А вот куда хуже, когда ссучиваются близкие тебе кореша… Я прав? Ну, давай еще по одной. И поедем.
— Куда? — не понял Леха, опорожнив рюмку.
— За кудыкину гору… — отмахнулся Мамонт. — Будем решать проблему, как советовал товарищ Сталин. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. Не оставлять же безнаказанными? Давай еще по одной, и в путь. — Он посмотрел на часы. — Знаешь, где она живет? А сталинский дом в одном квартале оттуда, с чердачными окнами, может, заприметил?
Леха рассеянно пожал плечами, думая о своем.
— А я туда уже слазил, — сообщил Мамонт. — Прежде чем к тебе сюда ехать. И позицию для тебя присмотрел. Кстати, новую винтовку успел пристрелять?
Леха неопределенно кивнул.
— Что? Да, пристреляли.
— Ну, так давай, милый, не тяни… — Мамонт взглянул на часы. — Скоро уже закончат, так что времени у нас в обрез… Да что ты, в натуре, как неродной! Твоя будет, если очень захочешь. Не эта, так другая, на твой выбор. Где ствол?
Позицию на чердаке Мамонт и в самом деле выбрал со знанием дела. Окно выходило как раз на шестнадцатиэтажную башню, где Зина снимала квартиру на девятом этаже.
— Сейчас должны выйти, — негромко сказал Мамонт, пристроившись сбоку. — Ей в салон к мамке нужно ехать к семнадцати часам… У них там, слышь, — он толкнул Леху в бок, — профсоюзное собрание и производственное совещание в одном флаконе. Прикол, да?
— Не толкайся, — нахмурился тот. — Все, помолчи, больше не отвлекай.
— Последний вопрос, — хмыкнул Мамонт. — А правду говорят, будто Генка тебя уже второй бабы лишил?
— Врут, — ответил Леха. — Ну, все вопросы?
И приник к прицелу.
— Вон они, голубки, — еле слышно сказал Мамонт. — Видишь?
Леха не ответил. Перекрестье прицела скользнуло по лицам Генки Михайлова и прильнувшей к нему Зины. Он еще ни разу не видел Михайлова таким оживленным и улыбающимся. А Зина прижалась головой к его плечу и слушала, тоже улыбаясь.
Леха поднял голову:
— Может, черт с ними, пускай живут? Я в сторону, и никакого треугольника. А с Генкой как-нибудь сами договоримся. А про то, что мы здесь, я ему ничего не скажу.
— Ну, кореш… Как знаешь. Тогда лишним будешь ты, — протянул Мамонт и достал из куртки пистолет. — Такой вариант Колян тоже предусмотрел. Если вдруг жалко станет…
— Кого? Михайлова? — спросил пораженный таким открытием Леха.
— Его самого… Что тут непонятного? А кто поручится, что ты потом Генке по пьянке не расскажешь, как по приказу Коляна на мушке его держал?
Он щелкнул предохранителем, взвел курок пистолета и ткнул ствол в бок Лехе.
— Не теряй время, если хочешь сам жить, и с этой бабой!
Приклад привычно толкнул в плечо, пахнуло порохом, Леха уронил голову и зажмурил глаза, чтобы не видеть, что там творится.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Мамонт, глядя в бинокль. — Вот это выстрел! — И толкнул его. — Смотри, смотри, как ты ему влепил! А она, дура, никак не поймет, что с ним…
— Все, пошли, — сказал Леха, поднявшись на ноги и по-прежнему стараясь не смотреть вниз. — Смываться надо, по-хорошему, а то сейчас менты нарисуются.
И стал быстро разбирать винтовку, складывая ее по частям в припасенный чемодан.
Они спустились и вышли из разных подъездов, потом через квартал Мамонт посадил Леху в свою «девятку». Оглянулись. Облавы, погони или проверки документов нигде не было.
— Ну вот, а ты боялась! — Настроение Мамонта было явно приподнятым.
— Куда теперь? — спросил Леха отрешенным голосом.
— А куда скажешь! — воскликнул Мамонт. — Надо бы отметить начало нашей совместной работы! И не смотри на меня, это Колян так решил. Он теперь только на братанов, как ты и я, решил поставить. И правильно делает!
Вечером Свирид заехал к Николаю Григорьевичу.
— Коля, а Ромео-то наш, Леха этот твой, он же Вильгельм Телль, переживает! — заплетающимся языком сказал он с порога. — Несколько раз этой Зинке звонил, а та, зараза, молчит, не отвечает.
— Ну а как ей прикажешь не молчать? — равнодушно сказал Николай Григорьевич, провожая гостя в комнату. — Что она ему скажет, лежа в морге?
— Вот так, да? — уважительно присвистнул Свирид. — И здесь ты отрубил? Молоток! А кто хоть ее?
— Толя Мамонт, — пожал плечами Николай Григорьевич. — Веришь, не успел ему об этом ни слова сказать, как он сам мне позвонил и предложил свои услуги. Он в ящике увидел, когда передавали «Криминальные новости», как она милицейским следакам что-то рассказывает, плача над трупом Генки Михайлова… Инициатива снизу, так это, кажется, называлось?
— Может, и мне проявить такую же инициативу и…
— Наши паспорта и билеты готовы?
— О чем и речь. Обещали к пятнице. Тебе, мне и Толяну. Пора делать ноги.
— Хм… — Николай Григорьевич заходил по комнате. — А почему ты не назвал Леху? Кто нас там, в Европе, будет содержать своими заказами, когда мы поистратимся?
— Леху жалко, — кивнул Свирид. — Я о нем еще вчера подумал. Может, еще пригодится. Только больно впечатлительный он для нашего дела, тебе не кажется? Ладно, сделаем паспорт и для Лехи…
— Талант! — развел руками Николай Григорьевич. — А они все с заморочками… Правда, Леха в Европе «замазан» после Швейцарии… А значит, придется нам потратиться на пластическую операцию… ладно, сделаем, учитывая его несомненные заслуги. Но прежде чем делать отсюда ноги, нам не помешало бы сначала как следует здесь прибраться. Провести большую стирку и зачистку местности. Не много ли мусора, а значит, следов и свидетелей после себя оставляем? Это нужно, чтобы потом Турецкий не мог вытащить нас оттуда, с острова богини любви. И еще есть человек, которого мы должны беречь как зеницу ока.
— Ты кого имеешь в виду?
— Нашего дорогого Рустама из солнечного Нальчика, единственного, на чье имя придут эти бабки и кто сможет их получать. А когда здесь все утрясется и устаканится, он выпишет на мое имя доверенность на их получение… Я его об этом очень попрошу. А после подумаю, что с ним делать дальше… Достал он меня, куда я дел его Тамару, он ведь на ней жениться пообещал и, как настоящий джентльмен, уже подал на развод. Теперь по другому поводу меня достает: пачэму, дарагой, дэньги до сих пор не переведены? — Николай Григорьевич настолько артистично передразнил Рустама, что озабоченный Свирид от неожиданности прыснул от смеха. — Я ему сказал: прилетай, дорогой, здесь посидим, поговорим и все узнаем и проверим! Не по телефону же с ним объясняться? Уговорил. Завтра прилетает. Обещал мне бурдюк вина из собственного подвала и несколько бутылок местного коньяка… Которым я вымою руки, прежде чем откупорить бутылку «Мартель» сорок второго года… Мамонт его встретит завтра в аэропорту самым гостеприимным образом, на который он способен.
— А остальных?
— А зачем нам с тобой — там, на Кипре, — остальные? Среди них обязательно найдутся недовольные, начнут интриговать, доносить друг на друга, стучать.
