– Любопытно, – тихо проговорила Галя.
– Что? – крикнул из кухни Жан. – Все в порядке?
– Да, все в порядке.
Галя поддела пальцем коричневый корешок и вынула книгу из ряда. Оказалось, что это не книга, а толстый ежедневник с кожаной обложкой. Галя испытала небольшое разочарование и – чисто машинально – раскрыла ежедневник. Страница была испещрена фиолетовыми каракулями. Узнав в каракулях арабскую вязь, Галя удивилась. Когда-то давным-давно, в ту пора, когда она была студенткой Института иностранных языков, Галя изучала арабский и теперь от нечего делать решила проверить – осталось ли в ее голове хоть что-нибудь от этой мудреной науки.
Нахмурившись, она принялась разбирать каракули. Пару раз брови ее удивленно взлетели вверх, и она опасливо покосилась на дверь. Чем больше Галя читала, тем более озабоченным и пасмурным делалось ее лицо.
Когда негромкий голос Жана окликнул ее по имени, она вздрогнула и выронила ежедневник из рук. Обернувшись, она увидела, что француз стоит у нее за спиной.
«Как тихо он подкрался!» – успела подумать Галя...
10
И еще один неприятный разговор состоялся в тот день у Турецкого. С Вячеславом Ивановичем Грязновым. Позвонил Грязнов – и огорошил с ходу:
– Мои ребята только что нашли твоего горбоносого Али!
Турецкий резко тряхнул головой, прогоняя усталость и сонную одурь:
– Отлично! Где нашли?
– На Казанском вокзале. Сидел за столиком в кафе и улыбался.
Лицо Турецкого вытянулось от изумления:
– Что значит – улыбался? Он что, спокойно дал себя арестовать?
– А что еще ему оставалось? – усмехнулся в трубку Грязнов. – Трупу-то.
Турецкий замер с открытым ртом.
– Трупу?
– Да, Сань. Кто-то вогнал ему в грудь стилет. По самую рукоятку вогнал. Удар был нанесен очень профессионально и, конечно, неожиданно. Иначе такого матерого волка, как Алиев, не завалить.
Турецкий вновь обрел свою всегдашнюю деловитость и спокойствие.
– Ясно, – сухо сказал он. – Как насчет отпечатков? Следы есть?
Вячеслав Иванович вздохнул:
– Нет, ничего. И, что самое неприятное, свидетелей нет. Даже официант говорит, что не помнит человека, который сидел с Алиевым за столиком. Народу, говорит, масса, люди приходят, уходят, подолгу никто не задерживается. Как тут всех упомнишь?
– Хорошая отговорка.
– И не говори.
Александр Борисович свободной рукой вытряхнул из пачки сигарету и вставил ее в рот. Сказал, прикуривая от зажигалки:
– Значит, никто ничего не видел, никто ничего не слышал?
– Именно. Сам знаешь, какая на вокзале публика. Они милицию за километр обходят. Какое уж тут сотрудничество! Бармен, правда, заметил, что убийца вроде бы был кавказцем. Но точно он не уверен.
– Как насчет словесного портрета и примет предполагаемого преступника?
– Да какое там! – в сердцах произнес Грязнов. – Он даже не уверен, была у убийцы борода или нет.
– Окурки в пепельнице? Слюна на тарелке? Смятая салфетка?
– Я же сказал: ни-че-го. Пепельница пуста, салфеток смятых нет. Стол вытерт начисто. Голяк, Сань, полный голяк.
Несколько секунд коллеги молчали, каждый по-своему переживая неудачу. Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и горько пошутил:
– По крайней мере, он никого больше не убьет.
– Ну да, – хмыкнул Грязнов. – И о заказчиках своих ничего нам не расскажет. Сделал дело, и теперь от него избавились, как от ненужного мусора.
– Что с прослушкой и наружным наблюдением?
– Тоже ничего хорошего. Чипы со вчерашнего утра не подают сигналов. От «наружки» Гатиев и Рыцарев умело ушли. Даже если убийство Али – дело их рук, мы об этом, скорее всего, не узнаем. Что касается остальных фигурантов, то ничего экстраординарного они не делают. Работают, разъезжают по городу, едят в ресторанах. Будни, одним словом.
Турецкий положил сигарету на край пепельницы и, болезненно поморщившись, помассировал пальцами висок.
– Черт...
– Что?
– Да мигрень замучила. Это все приятные новости, какие ты хотел мне сообщить?
– Нет, Сань, не все. Есть еще одна. Правда... – Он замялся. – Не знаю, стоит ли волноваться...
Турецкий рассердился:
– Да не томи ты, ради Бога! Говори толком: что случилось?
Грязнов смущенно откашлялся:
– Да, понимаешь, сотрудник один пропал. Оперативник.
– Я его знаю?
– Знаешь. Только не его, а ее. Это Галя Романова.
– Так, – хмуро произнес Александр Борисович. – Она что, не вышла на работу?
– Не вышла, Саня. И «сотовый» ее молчит. Соседка из квартиры напротив – вредная такая старушенция, с прибабахом немного, следит за всеми соседями – говорит, что Галя не ночевала дома. Перед тем как уйти из дома, Галя странно себя вела. Нарядилась как на праздник: туфли, вечернее платье.
– И все?
– И все.
Александр Борисович вновь помассировал висок.
– Чертовщина какая-то! Может, девчонка просто загуляла?
– Надеюсь, что так. Хотя раньше ничего подобного она себе не позволяла.
Известие об исчезновении Гали Романовой взволновало Турецкого не на шутку. Но он взял себя в руки и сказал твердо:
– Ладно, не будем волноваться раньше времени. Подождем чуток, а там, глядишь, все само собой прояснится. А пока нужно вплотную заняться убийствами коменданта Кремлевского дворца и заведующего лабораторией «Мосводоканала». Да, и еще. Ты слышал о недавней смерти генерала Абрамова?
Вячеслав Иванович крякнул от неожиданности:
– Ты что, думаешь, его смерть тоже связана со всей этой...
– Не знаю, Слав. Не знаю. Управление генерала Абрамова охраняло важные объекты в Москве, в том числе и правительственные здания. К ведению управления относился и Кремлевский дворец съездов. И вдруг Абрамов умер – почти в одно и то же время с Лесковым и Фоминым. Не знаю, как тебе, а мне такие совпадения не нравятся.
– Но ведь он вроде бы умер от естественных причин, – с сомнением в голосе произнес Грязнов. – Там же, кажется, что-то с сердцем?
– Еще раз повторяю: я не верю в совпадения, – жестко сказал Александр Борисович. – Поручи Солонину проработать эту ситуацию. Пусть поищет, порасспрашивает. А Гатиева и Рыцарева необходимо взять в двойное кольцо наблюдения. Фиксировать каждый шаг. Сдается мне, Алиева прикончил Гатиев.
– Чеченец хитер. Уходит от слежки так, будто его в ЦРУ этому учили.
– Поручи слежку за ним своим лучшим сотрудникам. Да пригрози: если упустят – выгонишь их к чертовой матери из органов!
– Не горячись, Сань. Сделаю.
Турецкий и вправду был в ярости.
