молча наблюдая за поспешным продвижением Романовой в сторону входа в «Эдем», затем, все-таки рассмеявшись, покачал головой и продолжил путь к парковке. В какое бы время это ни вылилось, он твердо решил дождаться хотя бы одного из оперативников.
Конечно, совпадения в этой жизни бывают всякие. Взять хотя бы нынешний вечер: именно здесь и именно сегодня он решил встретиться с Котиком, хотя мог бы сделать это и завтра, перед совещанием, и в другом месте.
Однако появление при этом в одном и том же месте в один и тот же час сразу двоих фигурантов по делу, один из которых – заинтересованное лицо, а другой – владелец ЧОПа, по слухам, не брезгующего мокрухой?... Вот это уж точно нельзя признать совпадением, даже если действительно имеет место случайность. Счесть ее таковой было бы верхом легкомыслия... Добавив к этому прилет Славского, совпавший с наблюдаемым оживлением в рядах фигурантов, о чистой случайности говорить можно с еще меньшей долей вероятности...
«Однако, – Померанцев автоматически щелкнул пультом от своего „вольво“ и нырнул внутрь салона, – если все так, почему по сей момент никаких связей между Банниковым и Кабулом и близко не обнаружено? И „крыша“ у банниковской фир-мешки совсем другая, и представить нельзя, чтобы их, да еще так тесно, где-то свела судьба... Мы бы на сей факт, будь это так, давно напоролись... Что-то тут не так... Что-то не так! Тем более надо дождаться оперов и поглядеть, чем сегодняшний вечерок развяжется... Или, напротив, завяжется...»
Устроившись поудобнее за рулем, Померанцев завел машину и, на малой скорости тронувшись с места, выехал с платной стоянки «Эдема». После чего, отъехав совсем немного в сторону успевшего опустеть шоссе, снова припарковался – так, чтобы выход из клубешника и его единственная подъездная дорога находились в поле зрения.
Время ожидания пошло, причем для Померанцева довольно быстро. В таких случаях важнее всего чем- то занять голову, а голова у него была очень даже занята – все теми же размышлениями: где и когда могли столкнуться, да еще и достаточно тесно, вращающиеся абсолютно в разных кругах Банников и Кабул? Если вообще столкнулись. Если это и впрямь не случайность. Ведь чего только не бывает в жизни!..
И в тот момент, когда в голове Валерия мелькнула наконец трудноуловимая, но, кажется, действительно ТА САМАЯ, нужная мысль, замершие на некоторое время события вновь двинулись с места.
Поначалу из толпы на крыльце клуба вынырнул Кабул, который, постояв немного и, видимо, так же, как Валерий, подышав воздухом, двинулся к стоянке. Вскоре на подъездной дороге показался темный «опель», развернувшийся в конце ее в сторону центра. После чего с той же стороны вылетела юркая Володина «шестерка» и дунула следом за Кабуловой тачкой... Что ж, минут через двадцать можно будет позвонить Яковлеву, поинтересоваться, что да как... Но и этот план пришлось слегка тормознуть, ибо в поле зрения Валерия внезапно образовались Галочкины «Жигули». Между прочим, в гордом одиночестве, решительно никого не преследующие.
Убедившись в этом, Валерий, не задумываясь, слегка нажал на свой клаксон – развалюха Романовой как раз почти поравнялась с его «вольво». И тут же резко затормозила.
– А где твой ведомый? – Выскочивший из машины Померанцев настороженно наклонился к водительскому стеклу «жигуленка», уже опущенному Романовой.
Девушка, похоже, была в не менее расстроенном состоянии, чем когда они столкнулись.
– Валера, – голову она подняла, но в лицо ему не смотрела, – я не знаю, где он! Понимаешь? Не знаю!..
– То есть? Упустила, что ли?...
– Нет! Я его там вообще не нашла, хотя своими глазами видела, как он туда вошел... Только не говори, что плохо искала, меня даже в служебную часть занесло, выгнать хотели, пришлось удостоверение доставать и плести всякую чушь... Никто его там не видел, Банников просто взял и растворился в воздухе, понимаешь?!
– Не понимаю! Допустим, он действительно растворился. А машина? Не ты ж его сюда подвозила?
– В том-то и дело! – Романова усмехнулась. – Знала бы, вообще туда не рвалась, тогда бы хоть какая-то вероятность поймать его оставалась... Пока я по этому проклятому клубешнику носилась, как последняя дура, его тачка со стоянки исчезла.
– Исчезла?
– Ты, кстати, ничего не видел? Ты вроде бы тут все время был...
– Чертовщина! – помолчав, констатировал Померанцев. – Если бы хоть кто-то за это время выезжал из клубешника, я бы обратил внимание... Никто, кроме Кабула с Володькой, за последние полчаса отсюда не выезжал! Если тебе интересно, подъездная дорога идет вокруг здания «Эдема», есть там пара съездов на соседние улицы...
– Знаю, туда их служебный ход выходит... Только он заперт изнутри, и охранник стоит... Клянется, что никто этим входом за весь вечер пока что ни разу не воспользовался... Либо врет, либо и впрямь чертовщина!
16
Голова у него закружилась, едва такси въехало в Москву. То, что казалось навсегда застряло в его памяти с того дня, как семья покинула Россию, было чем-то вроде черно-белого фильма, снятого последним выжившим документалистом на излете цивилизации: полупустые серые улицы, темные фасады домов и магазинов, за голыми витринами которых таились столь же голые прилавки; кое-как одетые и обутые редкие прохожие, спешащие еще до заката укрыться в стенах своих квартир, замотанные в жалкие тряпки бабульки, торгующие на обочинах квашеной капустой и нанизанными на нитки сушеными грибами...
То, что сейчас мелькало и плыло перед глазами Лени Славского, если уж продолжить сравнение, было цветным полнометражным кинофильмом из жизни справляющего неведомый праздник европейского мегаполиса, во всяком случае, на первый взгляд – сытого, довольного и нарядного... Славс-кий не узнавал улиц, по которым двигалось такси, в упор: нарядные здания с золотистыми тонированными стеклами, фигурными, как на теремах, крышами, обилие всех видов уличной рекламы, обширный поток иномарок – все это делало для него родной когда-то город неузнаваемым...
Таксист в очередной раз покосился на пассажира – довольно молодого брюнета-очкарика, правда, с ранней сединой на висках, и усмехнулся:
– Что, давненько у нас не бывали? Славского он принял за иностранца не только
из-за его чемоданов со штатовскими бирками и дорогого прикида, но еще и из-за легкого акцента, некоей замедленности речи, с которой тот говорил по-русски. Сам Леня вряд ли отдавал себе в этом отчет, но англоязычная среда за долгие годы действительно наложила свой отпечаток...
– Долго... То есть давно... – Он с трудом оторвался от созерцания и повернулся к водителю: – Я, вообще-то, русский, москвич то есть... Но так вышло – уехал.
Таксист с сомнением покосился на густую шевелюру пассажира, его нос явно семитских очертаний и вздохнул:
– Русский так русский... И сколько ты здесь не был-то?
– Пятнадцать лет. – Леонид тоже вздохнул.
– Ну, тогда действительно не диво, что как первый раз видишь... Небось и не узнаешь ничего?
– Не узнаю, – признался Славский. – Нет, вот теперь вижу, что мы почти на месте! Только вон того дома раньше здесь не было... И этого тоже! А тут что?
– Банк какой-то, – пожал плечами таксист. – А сейчас-то к кому едешь?
– К сестре, – пробормотал тот и тут же забыл про водителя, потому что машина въехала в его родной двор, – тут уж никаких сомнений не было! Вот он – его родной дом, слава богу, почти не изменившийся, если не считать глухих железных дверей на подъездах, которые запросто можно было не считать.
– Приехали. – Он сунул таксисту пятидесятидолларовую купюру и буквально выскочил из машины, замер на месте, пока тот неторопливо выбирался из-за руля и доставал из багажника два его чемодана. Он бы и попрощаться с водителем забыл, если б тот, немного поколебавшись, сам не тронул его за локоть:
– Эй, слышь, москвич...
– Да?... – Славский слегка вздрогнул и непонимающе уставился на дядьку: может, он ему мало дал? Но дело оказалось в другом.
